— Убьешь меня?
— Да.
— Потому что — что? Потому что я убил этих животных? Потому что не захотел отдавать своего?
— Нет. Не поэтому. А потому что если не убью тебя, то не сумею спокойно спать. Потому что меня станет мучить чувство, что я не сделал всего, что необходимо. Потому что в мире должно быть хотя бы немного, хотя бы капельку справедливости, а иначе — пусть бы этот мир рухнул в тартарары.
— Справедливость? Это справедливость?
Альтсин взглянул на него сверху и улыбнулся уголками рта.
— Не требуй от меня слишком многого. Я учился ей, воруя и убивая в портовых закоулках.
Он прижал голову мужчины к полу и быстрым движением начертал на его лбу знак Сломанного Меча. Сила потекла сквозь тело пленника широким, неудержимым потоком. Тот заскулил, чувствуя, как жар наполняет его члены, как огонь рвется из вен. А в миг, когда волосы его заскворчали и обуглились, а кожа принялась дымиться, — завыл.
Сила вспыхнула и сформировала портал диаметров в пять футов, а тело мужчины распалось в прах.
Альтсин вошел в переход, зная, что сэкономил себе миль двести дороги через горы. Закрываясь, магические ворота дохнули огнем на дом, а деревянные стены мигом задымились и вспыхнули.
Несколько часов огонь танцевал по всему покинутому поселению.
Город млел в хватке жары. Дни напролет солнце плавило улицу с упорством кузнеца, который нагревает в очаге упрямый кусок железа, а по ночам горячие камни и кирпичи лишь отдавали тепло, словно издеваясь над молитвами жителей, истосковавшихся по малости холода. И хотя согласно календарю и наблюдениям астрологов и магов за оборотами звезд на небе была лишь середина весны, жара и не думала смягчаться.
Говорили, что счастливые обладатели подвалов переносили туда кровати, потому что лишь в нескольких стопах под землей можно было отыскать хотя бы небольшую передышку от вездесущей жары.
Некоторые старики рассказывали, что даже на их памяти не было такой горячей весны. Такая весна, говорили они, такая весна — знак недовольства Матери, знак войн, эпидемий, пожаров, наводнений, голода и мора скотины. Интересные времена близятся, бормотали они, интересные.
Но стариков мало кто слушал, для них любое время года было самым теплым, или самым холодным, или самым дождливым и любое предвещало если не конец света, то как минимум рост налогов или хотя бы болезненный запор. Порой старость смотрит на мир сквозь стекляшку, найденную в куче мусора, и тут невозможно что-либо поделать.
Но жара, независимо от таких разговоров, продолжала держать город в потной, липкой и отбирающей силы горсти.