И-и-ы-ы-ы-ы… и-и-ы-ы-ы-ы — душераздирающе скрипят качели. Старые, какие-то кривые, покалеченные не одной уже сотней седоков, они издают жуткие звуки — жалобные и вместе с тем капризно-настырные, прошивающие насквозь своими пронзительными нотками. И в сочетании с порывами ледяного ветра и приступообразными волнами подкатывающего кумара эта жуткая музыка сводит меня с ума. Хочется заткнуть уши и убежать прочь. Но еще больше хочется заправить трубы панацеей. Только нету ее. Вся вышла. И денег, понятно, тоже не прибавилось.
Выполз с чердака на улицу, на свежий воздух, где, как мне думалось, наступит хоть какое-то прояснение в извилинах: как быть дальше. Только прояснение все не снисходит. А еще эти качели. Сейчас я завою в унисон с ними — или подставлю им свою башку, — чтобы мне раскроило череп и я отмучился, наконец, на этой грешной земле.
И-и-ы-ы-ы-ы… И-и-ы-ы-ы-ы…
Съеживаюсь от этой назойливой жути и очередного порыва стылого ветра, поднимаю ворот куртки, оглядываюсь по сторонам. Небо затянуто серым холстом, вдоль дороги бестолково натыканы черные стволы словно бы мертвых деревьев. Противная снежная крупа сечет лицо. Удручающая действительность. Вокруг — никого, и только качели во дворе, будто подхватываемые порывами ветра, завывающе скрипят: и-и-ы-ы-ы-ы… и-и-ы-ы-ы-ы…
Глубже втягиваю голову в плечи. Выкручивающая мозги музыка впивается, словно чудовищным штопором, в мою душу, пробуждает воспоминания. Где и когда я уже слышал подобные стоны качелей? Ах да, в детстве. В нашем дворе они скрипели точно так же. Ну, может, чуть менее надсадно. А может, с таким надрывом они стонут сейчас лишь потому, что в детстве меня не мучил кумар? Уличный воздух своей ледяной свежестью не умерил, а наоборот, усилил нарастающие симптомы ломок. И самый первоочередной из них — необъяснимый страх, дикая боязнь всего сущего — уже опутал своими липкими щупальцами мое надломленное сознание. Делать нечего — надо идти. Куда? Да все туда же. К Цинге, к Жоре, на Некрасовский… Туда, где эти услужливые негодяи распространяют колдовское зелье. Я должен получить живительную дозу. Любым способом. И я получу ее, чего бы, кроме денег, мне это ни стоило. Выклянчу слезно или потребую внаглую, откровенно упрошу дать в долг или пообещаю расплатиться вечером, буду заклинать, взывая к человечности, или употреблю самый грязный шантаж…
Цинги на обычном месте нет. Пристально, с трудом превозмогая рябь в глазах, осматриваюсь по сторонам. Нету Цинги. Может, отошел куда подальше от любопытных глаз с очередным клиентом? Надо, в таком случае, всего лишь подождать. А вдруг его Щавель вышвырнул за борт после всего случившегося с моим участием? Постой, что ты городишь, — Щавеля, может, и в живых-то нету уже, ведь не кто иной, как ты, его и убил. Что ж, раз Цинги нету, надо идти дальше. На Восстания, к Жоре. Айс, конечно, сущая чума, но теперешнее мое состояние во много раз хуже. А через несколько часов оно станет совершенно невыносимым. Нельзя допустить наступления этого ада.