Справившись с первым волнением, я огляделся получше и понял, что в камере, кроме меня, — никого. Это помогло справиться с участившимся было сердцебиением. Однако койки-шконки имели обжитой вид, что могло означать лишь одно: хозяева их отсутствуют временно. Я продолжал осматривать новое свое пристанище.
В углу справа — обшарпанный стол с кучкой костяшек домино, рядом, за невысокой перегородкой, — унитаз, раковина с одним краном. Оглянувшись, на захлопнутой позади меня двери я увидел, вопреки ожиданиям, не глазок для подсматривания, а застекленное оконце, прикрытое снаружи специальным щитком. Ножки у кроватей, то бишь шконок, обратил я внимание — забетонированы. У противоположной от входа стены — батарея парового отопления. У входа же — вешалка, с одним лишь занятым чьей-то курткой крючком, остальные свободны. На стене в этом же углу — полка с посудой, под нижними койками — матрацы, а на некоторых верхних — даже по паре. Вот и вся обстановка.
Пройдя вдоль двухэтажных коек в обнимку с выданной тюремной утварью в поисках, куда бы приткнуться, совершенно внезапно — так, что даже вздрогнул от неожиданности — я обнаружил, что с одной из крайних верхних шконок на меня внимательно глядит лежащий в тишине и неподвижности мужик лет пятидесяти.
— Здравствуйте!.. — только и смог выдавить я.
— Здорово, — невозмутимо ответил мужик, приподнимаясь на локте.
Уже через пять минут выяснилось, что зовут мужика Федором Ивановичем, сидит он по обвинению в хищении, то есть — хищник, а остальные постояльцы камеры на прогулке. Камера, по словам Федора Ивановича, переполнена до невозможности, не просто даже лежачих, но и стоячих мест скоро хватать не будет: даже под шконками уже все места заняты, осталось последнее — возле унитаза. С улыбочкой Федор Иванович показал мне, на каких кроватях спят бандиты, на каких — убийцы, а где — всего лишь грабители.
— А твое место, раз ты последний пришел и не в авторитете, — возле унитаза. Тут вот, у стеночки. Клади матрац, не бойся.
— Это считается возле параши?
— Ну, во-первых, это все же не параша, а цивильный унитаз, — со знанием дела растолковал Федор Иванович, — а во-вторых, ты пришел последним. Освободится место — займешь его, а на твое ляжет новенький. Раз свободных мест нету — значит, это не западло. Точно тебе говорю, не считается это, не переживай.
Даже если бы я не поверил хищнику, довольно, впрочем, благообразному, деваться мне было бы все равно некуда. Я бросил пока еще свернутый матрац к стене возле унитаза.
— Унитазы вместо параш здесь, в «Крестах», поставил Туполев, авиаконструктор, — со знанием дела пояснил Федор Иванович, образованный, как я уже понял это, человек. — Помаялся он тут полгодика, а после освобождения, говорят, все свои гонорары истратил на это дело. Заодно и воду провели. Теперь можно и посуду мыть. Ты, кстати, теперь дежурный. Мыть посуду будешь после еды. Это тоже не западло, все новенькие дежурят, я тоже мыл. Даже бандюги моют. Закон такой. А в крытке он для всех один. И пол моем по очереди. Все моют, даже убийцы. Смотри, лучше мой посуду-то. А то могут, если плохо жир отмоешь, в морду миской запустить. Это как раз запросто. Да ты раздевайся, Юра. Куртку на вешалку повесь. Не бойся, не украдут. Здесь теперь твой дом. А дома — не серут. Это тут тоже закон такой.