И Балда как на духу выплескивает почти детективный оперплан.
Три дня назад он заскочил к соседу по бараку, вполне отменной сволочуге, — стрельнуть курева, — и пьяный сосед, бахвалясь: вот, мол, шантрапа, смотри, какие люди ко мне ходят! — шутя представил его своему знакомому, торговцу радиоаппаратурой. Продавец техники привез соседу Балды средней паршивости джапанский кассетник и даже не потребовал деньги сразу, услужливо предложив подержать «Соньку» сколь необходимо долго — для ознакомления с ее достоинствами. И вот теперь, освеженный медикаментами, Балда опешил от простоты и доступности вызревшего в его прочищенных извилинах замысла. Радиоворотилу — он помнит совершенно точно — зовут Эдиком. Я (Балда доверяет исполнение своего замысла мне) вваливаюсь к идиоту-соседу под видом компаньона Эдика и втолковываю, что нам с Эдуардом срочно понадобилась именно эта тачка: подвернулась, мол, клевая возможность впарить ее втридорога одному лоху, а новую чудо-технику, может даже подешевле и почудесней, мы закинем ему на днях. Ну и забираю агрегат.
— Да не мандражи ты, Юрик, — смеется Балда. — Все срастется. Телефона в нашем курятнике нету, поблизости — тоже. Он и очухаться не успеет. Главное — давить на него психически. Ты ж психолог, у тебя получится. Давай, Юрик, давай, дорогой, настраивайся…
Обрабатываем солому. Вмазываемся.
— Фуфловый подогрев, — определяет Балда, разогнувшись после прихода. — Или дозняк хилый, или разбодяжили стремно. Вот вчера был полный обсад — и замутили классно, и прибило клево: до самого вечера прикопанный мотался. А может, это по запаре так кисло раскумаривает?
Рожа у него бледно-серая, остекленелые глаза безжизненны, он все время чешется — это не чесотка, это почесоны…
Вдруг звонок. Второй, третий, четвертый, пятый… Шестой. Ко мне. Быстро прячем компромат. Миску с отрубями заталкиваю в диван. Иду открывать. Кто бы это мог быть? Генкина жена? Но знает ли она мой адрес? Если Балда сказал — почему бы и не знать.
Едва отплывает, скрежетнув, язычок замка, дверь распахивается, словно от пушечного удара, и бьет меня в лоб. Сквозь цветную картечь, брызнувшую из глаз, я вижу, как в коридор вваливаются двое. Первый напирает литой грудью. Единственное, что я успеваю заметить сквозь упавшую на глаза горячую пелену мутно-разноцветных кругов, — это то, что передний громила — в черной кожаной куртке. Резко и сильно прижав меня животом к кухонному столу, — так, что звякнула посуда, — он вскидывает руку и приглаживает ежик черных волос на своей голове, отчего я, ожидая удара, испуганно вздрагиваю.