А потом она неожиданно резко хватает меня за подбородок, заставляет отклонить голову. Ее зубы погружаются в меня, и я уже не чувствую боли, насколько привычным стало это ощущение. Я закрываю глаза, ощущая, как пульсирует моя кровь. Это мерный, барабанный и успокаивающий звук. Когда мне кажется, что кружево сосудов под веками плывет, она отстраняется. У нее зубах две капли моей крови, и она ловко ловит их языком.
Она становится хорошей хищницей.
Умывшись, я говорю, чтобы Ниса собиралась и нашла Юстиниана с Офеллой, до темноты остается всего ничего, а сам быстро спускаюсь по лестнице и иду в сад.
Увядающий, но еще зеленый, в сумерках он выглядит еще более мрачно. Цветок астры, на который я посадил червя, валяется у обезглавленного стебля. Красный смотрится так ярко и пронзительно, что мне даже приходится потереть глаза. Я беру цветок, касаюсь пальцем мягких лепестков, раздвигаю их. Разумеется, червя там больше нет, и следов его никаких не осталось. Земля мокрая и податливая, я прикладываю в ней ладонь, сам не зная, зачем.
Червя уже не найти. Он маленький, он двигается, и времени прошло очень много. Отчего-то я думаю о семенах, спрятанных в земле. Мне неприятно, что это существо может жить в нашем саду, и мысль о том, что оно еще в полном смысле не живет, как семя, не успокаивает меня.
— Ты что делаешь, Марциан?
Я оборачиваюсь. Атилия стоит, прислонившись к колонне мансарды. Ее блестящие от лака ногти, как астры в саду, маяки в мрачных сумерках.
— Тут была змея, — говорю я. — Не ходи в сад. Она ужасная. Такая чудовищная змея.
— Уговорил.
У нее на губах золотистая помада, и вообще вся она сегодня бронза и карамель, в укор холодным цветам мира вокруг.
— Где мама и папа?
— Поехали объявлять народу, что все в порядке, император здоров.
Лицо Атилии на секунду светлеет, когда она говорит о родителях. Я киваю.
— А ты куда? — спрашивает она.
— Я с друзьями буду гулять. А ты куда?
— Поеду на ночь к Селестине. Думаю, теперь, когда все хорошо, можно напиться и плакать.
Я делаю вид, будто ничего не происходит, прохожу через сад как можно более непринужденно, смотрю на небо, рассекаемое птицами на множество частей. Небо неровное.
В самый ответственный момент, когда я прохожу мимо Атилии, она подается ко мне и целует меня в щеку. Я скашиваю на нее взгляд, стараясь дать ей понять, что так как ничего не происходит, ничем меня удивить нельзя.
— Я вправду благодарна тебе, братик. Не попади в беду, хорошо? Мама говорила, что ты вчера сидел в астрах под дождем. Я предположила, что ты играл в цветочек.