Накануне, примерно, около полудня, они наблюдали редкое по силе извержение одного из вулканов, расположенного к северо-западу от них. Чудовищный букет пепельно-зеленоватого газа, разрастаясь и клубясь, поднялся из хаоса гор высоко к небу. Судя по грохоту, который донесся до них, произошло необычное извержение. Скорее это был взрыв. Они предположили, что взорвался либо Ключевской вулкан, самый высокий на Евразийском материке, либо один из группы окружающих его меньших по размеру вулканов. Уже потом, вечером, на сеансе связи с Петропавловском, они узнали, что произошел действительно взрыв — проснулся вулкан Безымянный.
Но они не могли долго наблюдать это редкостное явление природы. Во второй половине дня, как это бывает нередко здесь, в каких-нибудь полчаса разразилась жестокая пурга. Ее фронт шел со стороны Тихого океана, быстро распространился на все Лавовое плато, вплоть до заструг Валагинского хребта. К ночи избушку вулканологов замело по самую крышу, и теперь над ней из сугроба едва высовывалась жестяная труба, да тонкой лозинкой гнулся под ветром штырь антенны.
Вулканологи только что закончили очередной сеанс связи со станцией сейсмической службы, передали сводку о поведении их вулкана и, хотя запас аккумуляторов был на исходе, Колодяжный, по своему обыкновению, «пробежался» но диапазону коротких волн.
Храмцев раскатывал спальный мешок, когда Колодяжный снял наушники и протянул их коллеге.
— Послушай, Игорь. Все время кто-то кого-то вызывает… Наверное, какая-то беда случилась.
Послушав с минуту, Храмцев снял наушники.
— Да-да. Называет по фамилии, голос встревоженный. Не иначе, с самолетом что-то случилось.
В эту ночь они долго не могли уснуть. Колодяжный время от времени включал приемник и подолгу не снимал наушников.
— Все вызывает, — сообщал он.
В такую погодку немудрено стукнуться о какую-нибудь горку. А тут еще взрыв вулкана…
— Конечно, снесет с курса, и все. А отметки кругом в две да три тысячи метров, не сразу перескочишь…
По обыкновению, каждое утро, если позволяла погода, Никита Колодяжный устраивал «прогонку» своей собачьей упряжке, чтобы не обленивались собачки, как ласково называют ездовых собак на Камчатке. Езда на собаках была страстью Колодяжного. О его упряжке ходили были и небылицы среди камчатских каюров. Рассказывали, будто он однажды обставил даже Фому Подкорытова — самого знаменитого каюра восточного побережья полуострова. Сам Колодяжный уверял, что в его упряжке собрана элита камчатских ездовых собак.
Трудно сказать, насколько это была правда относительно всех его собак, но что касается вожака — черного с белым нагрудником, Кучума, то тут нельзя было что-либо возразить. Это была чистокровная ездовая лайка. Колодяжный купил его в Петропавловске позапрошлой зимой у камчадала-каюра, частника с западного побережья, когда тот приезжал по своим делам в областной центр. Говорят, тот каюр изрядно пропился и вынужден был почти даром — за тридцать рублей — продать такую собаку. А поводом для купли явился любопытный эпизод. На одной из окраинных улиц Петропавловска Колодяжный обратил внимание на собачью драку. Целая свора дворняг атаковала одного пса. А снег только что выпал, был рыхлым и глубоким, собаки буквально тонули в нем. Это была потешная сцена. Дворняги старались окружить пса — одна загородит дорогу, а другая тем временем норовит цапнуть то сзади, то сбоку. Пес ловко хватал за загривок ту, что оказывалась к нему ближе, и швырял ее в сторону. Потом уходил вперед, но не прыгал, как все дворняги, а извивался в снегу по-змеиному. Он явно не хотел драки, этот сильный широкогрудый пес. При желании он мог бы запросто раскидать атакующую свору. Или он по натуре был мирным, или была другая причина. Во всяком случае вовсе не трусость и слабосилие. Так он ушел от них, оставив барахтаться свору в снегу, а сам юркнул в соседний двор.