— Ой, ой, — стонала она.
— Ничего, Викочка, ничего, милая, — успокаивал ее Ашот, — Житнев опытный летчик, это у него уже не первая вынужденная… — Голос Мурутяна немного дрожал. Он оборвался на полуслове — неожиданный удар кинул всех к стенке фюзеляжа, ужасный треск и звон заглушили вопль Вики. И самолет замер, круто накренившись вправо. Наступила тишина, тишина до звона в ушах. Необычное состояние неподвижности привело всех на минуту в оцепенение. В кабине стало мрачно, как в поздние сумерки.
Первым пришел в себя Ашот.
— Живы? — с деланным спокойствием произнес он.
Мгновенно отстегнув пояс, он кинулся к двери пилотской кабины. Рывок, другой — дверь не открывается.
— Что за чертовщина, почему он закрылся? — Ашот стал барабанить в дверь куланами. — Арсений, открой!
В ответ — тишина.
— Арсений, ты слышишь меня? Открой же!
И снова никакого ответа.
— Что такое, неужели?.. — Ашот помрачнел, постоял в раздумье. — Надо снаружи!
Он кинулся к наружной двери, нервным рывком отворил ее. Белая туча снежного вихря хлынула в пассажирскую кабину, закружила по ней. Стремянка не потребовалась — самолет брюхом лежал на снегу. Ашот выпрыгнул и по пояс оказался в рыхлом, как пух, сугробе.
— Закрой дверь, — крикнул он Вике, — а когда постучусь, откроешь.
Он очутился в объятиях невообразимой круговерти пурги, ни с чем не сравнимой мартовской камчатской пурги.
Было около пяти часов, а казалось, что уже наступила ночь. Видимости вокруг — никакой, весь воздух — белесоватая кутерьма. Ашот буквально выгребался и тонул в снегу, добираясь до нижней плоскости левого крыла, долго залезал на нее, потому что под ногами не было никакой опоры. Шагнул к пилотской кабине, и сердце его замерло: кабина справа смята, оба правые крыла начисто сломаны, за ними темнеет отвесная каменная стена.
Ашот стер рукавом снег со стекла кабины, заглянул внутрь. Холод подступил к горлу: Житнев как сидел в своем левом кресле во время полета, уперев ногами в педали, так и остался в нем. Только руки безжизненно повисли по бокам кресла да голова неестественно откинута назад. А по правой стороне бледного лица бежит и нарастает по краям вишневыми натеками струйка крови. Она уже угасает, но, видно, текла сильно из широкой косой рассеянны на лбу выше правой брови. Кровь залепила глаз, расползлась по щеке, по губам и дальше — по подбородку и шее — уходила под меховой воротник куртки. Но даже в этой безжизненной позе, или, может быть, благодаря нее, особенно ярко вырисовывалось сейчас молодое продолговатое русое лицо, успокоенное и мужественное.