— Ах, Арсюша, Арсюша… — с горечью прошептал Ашот, разглядывая дорогое и близкое лицо командира и друга, и тяжко вздохнул.
Он долго и пристально прослеживал жилки на его виске, вену на шее — не пульсируют ли? И вдруг все-таки уловил — вена пульсирует, чуть-чуть.
«Что же предпринять? — лихорадочно соображал пилот. — Как попасть к нему?»
Он детально осмотрел кабину, обратил внимание, что кресло второго пилота, его, Ашотово, погнуто и сдвинуто к левому сиденью.
Это была его смерть; глубокая вмятина зияла в боковой правой стенке, блок радиоаппаратуры, вмонтированный позади кресла в углу, переломан посредине, перегородка и дверь, разделяющая пилотскую и пассажирскую кабины, перекошена.
«Неужели заклинило дверь? — Ашоту до тошноты стало не по себе. — Что же предпринять, где выход?!»
Сначала возникла мысль разбить «фонарь» — смотровое стекло, но, подумав, он понял, что из пилотской кабины будет еще труднее открыть дверь, чем из пассажирской, тем более что весь инструмент находится в стабилизаторе самолета.
И еще: Житнев сейчас укрыт от ветра и снега. Тепло еще не остывшего мотора сопревает его.
Ашот расторопно добрался до дверц пассажирской кабины, попросил подать стремянку и кашкой взобрался в самолет. К этому времени Вика уложила новорожденных к матери, Славик флегматично прохаживался по кабине, разминая затекшие ноги.
— Житневу нужна срочная помощь, — раздраженно говорил Ашот. — Ты, Вика, готовь йод и марлю, а ты, студент, как тебя зовут? Славик? Так вот, Славик, будем ломать с тобой дверь.
— Он тяжело ранен? — сдержанно опросила Вика.
— Да, находится в бессознательном состоянии, рассечен лоб. Выживет ли… — Ашот тяжело вздохнул, торопливо направляясь в хвост самолета.
Вскоре он притащил сумку с инструментом. Тем временем в самолете стало совсем темно, его занесло снегом, снег белел и в квадратиках окон. Освещали кабину карманным фонариком Славика; аккумулятор с переносной лампочкой находился в пилотской кабине. Почти целый час они трудились, пока удалось наконец расклинить дверь. Каково же было удивление Ашота, когда при свете фонарика он увидел Житнева сидящим прямо.
— Арсений!.. Как самочувствие?
— Что вы там так стучали? — тихим голосом спросил Житнев, вяло повернув голову. Все лицо его было измазано кровью, видно, он вытирался. — Я, кажется, стукнулся крепко. Попить бы…
Ашот вмиг сбегал в хвостовой отсек самолета, где стоял бачок с водой. Житнев с жадностью осушил кружку, спросил:
— Там, у вас, все живы? Сколько сейчас времени?
— Четверть седьмого. Все живы!
— А почему так темно?