Ах, какое вкусное мясо у молодого кабанчика! Сравнить с ним можно разве только кабарожье. Но поймать в его-то годы кабарожку — дело почти безнадежное. Вот уж сколько в последние годы он следит за красавицей Элхой, что кочует по Моховой пади. А что проку? Только проглотит слюнки, когда Элха птицей вспорхнет при его появлении, на том и кончается охота.
Когда он был молодым, у него все ладилось гораздо лучше. Зато и любил же он в молодости озорничать!
Как-то осенью брел он над обрывом в верховьях Моховки. Тот год был урожайный, изобильный орехами и ягодами. Мугу был здоров и сыт и решительно не знал, куда девать силу: то покачает березку, то одним махом легко перепрыгнет через метровую замшелую колоду. И вдруг он увидел под обрывом, у самой кромки воды, кабанье стадо. Большая семья! Ему захотелось потешиться. Что бы такое сделать?
Высота небольшая, метров пятнадцать, но кабаны все равно его не достанут. Камень на них свалить? Подходящего не видно. Ба! Так можно же валежину! Вон выворотень. Подтащил его молодой озорник к краю обрыва макушкой вперед и толкнул вниз изо всех сил. Только не учел он, что широко торчащие корни выворотня у него за спиной. Собственное озорство тут и обернулось против Мугу. Корнями так поддало ему под зад, что он кубарем полетел вниз вместе с выворотнем.
Что было потом, Мугу припомнить не мог. Наверное, спасло его то, что он летел вместе с корнями, они смягчили удар о камни. Только остались в памяти фалды кабаньих ляжек, удаляющихся вправо по берегу, да цокот копыт по галечнику. Сам же Мугу на всякий случай кинулся в речку и вмиг перемахнул — где вплавь, где вброд — на ту сторону. Там только и пришел в себя. Долго потом ныли у него зад и холка — ею он ударился о галечник, когда летел сверху.
Да что там говорить, всякое бывало, и веселое и невеселое, за долгую-то жизнь старого Мугу.
А когда он был еще годовалым пестуном-нянькой у двух своих младших братишек, совсем еще несмышленышей, с ним стряслась настоящая беда. Только накануне мать научила его добывать мед диких пчел. Мед так понравился ему, что он стал прямо-таки одержим: только и бродил вокруг толстых деревьев да глядел вверх, прислушивался: не гудят ли на нем пчелы, не роятся ли возле какого-нибудь дупла.
На старой-престарой липе, метрах в восьми от земли он увидел рой. Забыв о подопечных малышах, быстро вскарабкался по стволу и, не раздумывая, сунул лапу в дупло. Откуда было ему знать, что здесь гнездились не пчелы, а гигантские шершни. Жало у них намного толще и длиннее, чем у обычных ос или пчел. От пчелиных укусов вполне спасала шерсть, против шершней же шерсть почти совсем не защищала.