— Чем занимаетесь сейчас, Олег Иванович? — спросила Маша не из интереса, а скорее из вежливости.
— Так все тем же, и даже там же, — ответил Бураковский. — Вот сейчас вы зададите вопрос, который я слышу от всех моих бывших коллег: институт еще не загнулся? Ну, задавайте!
— И как? — подыграла ему Маша. — Не загнулся?
— Таки нет! Хотя мы и напоминаем своим состоянием лежачего паралитика. Внешне он совершенно неподвижен, и окружающие со дня на день ждут его смерти, удивляясь тому, что она никак не наступает. Но паралитик живет, в нем протекают совершенно нормальные жизненные процессы, происходят все естественные отправления. Он принимает пищу, сердце бьется, даже мозг работает как часы. Но мозг, совершенно светлый и жизнеспособный, давно уже не может управлять организмом. Ну, в крайнем случае, он контролирует еще те органы, которые к нему поближе, а потому еще подвластны: веки, губы, мышцы лица… Но руки давно неподвижны, ноги не способны ходить, не говоря уж… — Олег Иванович с досадой махнул рукой.
— Организм не столь уж безнадежен. Дорогостоящее лечение и поддерживающая терапия могли бы, возможно, поставить его на ноги. Но родственникам, в лице государства и бюджета, это не нужно. Они не хотят тратить деньги на лечение, которое еще неизвестно, принесет ли плоды. Дешевле надеть памперс и вовремя накормить бульоном. А забудут дать бульончика — и загнется наш паралитик.
— Неужели все так печально? — Маша и сама знала ответ на свой вопрос: конечно печально, если у сотрудников такое мнение о собственном же месте работы.
— Самое-то главное в том, — продолжал Бураковский, — что у организма отсутствует вера в выздоровление и всяческое желание бороться за свою полноценную жизнь. Привыкнув к своей постели и бульону, организм не имеет не только прав и возможностей, у него нет и обязанностей: ну что вы хотите от несчастного калеки. Да, он не может ничего создать, никому не может быть полезен, но не убить же его за это!
— По-моему, это спорный вопрос, — усмехнулась Маша. — Ведь он съедает чей-то бульон.
— А вы считаете, что если другой такой же паралитик получит две чашки бульона вместо одной, то он станет от этого полноценным членом общества?
Маша Рокотова нередко готовила материалы и даже целые серии статей о науке и образовании и знала, что далеко не все научные учреждения, в том числе и в провинции, лежат сейчас без движения в руинах собственных тел. Кое-кто пошустрее давно нашел источник для поддержания своего существования, не очень-то надеясь на государство и бюджет. Ну а кто-то предпочел лечь и убедить себя в том, что болезнь неизлечима. Но Бураковский этого не поймет: еще в те советские годы, когда жизнь в НИИ била ключом, Олег Иванович и ему подобные были чем-то вроде шестого пальца: и не мешает, но и пользы никакой, ну, требует чуть-чуть внимания, чтоб дверью не прищемить.