– Ой, дурень-то, дурень! – всплеснула Инала руками. – Да не дай Боги, мягколапа тебе встретить, ты даже не представляешь, как этот зверь коварен и опасен! Знаешь, что, прежде чем в лес идти, зайди в Храм и поставь лучину зажженную у ног покровителя вашего. Да вот, – она полезла в сундук и достала пару цветных платочков. В маленький насыпала соль со специями (больших денег в деревне она стоит, и купить можно только на великом торгу или в городе), а в платок побольше она положила краюху хлеба, также от души посоленную, пустую плошку и глиняную бутыль с молоком. – А это – лесовичку в подарок, ток молока в плошку налить не забудь, понял?
– Понял, мам, спасибо, – он сложил подарки в походную суму вместе со своим обедом. – Ты у меня сама лучшая, – чмокнул он мать в щеку и был таков.
Инала, стоя на крыльце, прижала к груди висевший на шее родовой оберег и зашептала охранную молитву в спину сына.
Калин не придал значения тому, что на площади несмотря на столь ранний час уже собралось изрядно народу. Также он не видел, как с восточной стороны уже после обеда над дорогой в деревню поднялся столб пыли от копыт отряда десятника Крама, потому что в это время он уже вовсю орудовал в подвальном хранилище бывшего музея, увлеченно ковыряясь в древних экспонатах. А вот Сава, который почти доехал до Озерска, почуял неладное и, не раздумывая, рванул назад.
Вернулся Калин затемно и был сильно удивлен и не на шутку встревожен вечерней, нездоровой суетой в родной деревне. Некоторые калитки стояли нараспашку, горели факелы во дворах, то и дело из хат слышались женские рыдания и стенанья. Люди то тут, то там толпились кучками, тихо переговариваясь, и, завидев мальчика, подозрительно замолкали, провожая его очень странными взглядами. Домой он уже не шел, а бежал, даже летел на всех парах и, уже подбегая к своему забору, увидел толпу людей, скорбно опустивших головы при его появлении. Сердце сдавило с такой неистовой силой, что аж в глазах потемнело. Калитка и двери в хату были открыты нараспашку, кругом факелы, люди в застывших позах.
Дед лежал на обеденном столе, накрытый белой скатертью с черными птицами и ликами Богов. На лавке, у изголовья покойника, сгорбившись, сидел позеленевший и вмиг постаревший Юр, с обвязанной головой и расплывшимися темно-фиолетовыми синяками под обоими глазами.
– Отец, что случилось?
– Вот так все и было, – тяжело вздохнув, закончил свой рассказ о минувших событиях Юр и в упор посмотрел на Калина. В глазах читался вопрос: осуждает или нет?
Мальчик сидел, молча опустив голову, а по щекам его текли слезы, капая у ног крупными кляксами на потемневшие от времени половые доски.