– Мама где? – еле выдавил он сквозь слезы.
Юр посмотрел на дверной проем, ведущий в родительскую спальню.
– Спит она, – тяжело вздохнул. – Бабы там, соседки, хлопотали над ней, настойками успокоительными да отварами всякими отпаивали. Не дайте Боги, опростается раньше срока… еще и это дитя потеряем.
Калин так и сидел недвижимой куклой, ничего не видя вокруг, только слушал отца, корил себя и лихорадочно размышлял над тем, как все исправить.
– Я… верну… их, – борясь со спазмами, давившими горло, просипел Калин. – Верну. Клянусь, отец…
Юр молча опустил свои тяжелые, широкие ладони на мелко дрожащие, такие хрупкие плечи сына.
Лучины над телом покойника догорали. Служитель храма, не переставая бубнить молитву, периодически заглядывая в здоровенную книгу, недобро зыркнул на своего служку. Тот встрепенулся, словно ото сна, и поспешно сменил в светце лучины. Монотонный басовитый голос чтеца заполнял собою все пространство помещения, будто туман, такой густой, что его, казалось, можно было потрогать.
* * *
Люта похоронили на следующий день, подпалив погребальный костер на закате. Собралась вся деревня. На похороны главы пяти Старейшин приехал Княжеский управляющий. После ритуальной церемонии он подошел к Юру.
– Здрав будь, многие лета тебе, – приветствовал он нового главного Старейшину, виновато опустив глаза в землю.
– И тебе не хворать, Стривор, – нехотя, сквозь зубы прорычал Юр, наградив старика испепеляющим взглядом.
– Не мог я… – проблеял тот, прекрасно понимая, в чем его винят, а главное, он и сам себя чувствовал виноватым.
Не только Юр, все селяне недобро косились на управляющего, и в их взглядах явственно читалось желание поднять его тщедушное тело на вилы, разорвать на куски и скормить скотине. Стривор нехотя поежился от привидевшейся картины. В горле запершило, захотелось пить. Старик прокашлялся.
– Не мог я скрыть от имперского десятника недоим, не имел права по закону.
Юр горой навис над управляющим, играя желваками.
– По закону? – прорычал он пуще прежнего, до хруста сжав кулаки. – Значит, это законно – забирать детей, не достигших уговоренного возраста? Троих! Ты слышишь меня, троих увезли! – Возвышался он над стариком, как разгневанный Тор над врагами своими. – Я – деревенщина, чту законы Империи, а они, представители этого закона, клали на него с горы высокой в собственную выгоду! О каком законе ты мне теперь говоришь?! Зачем явился на тризну?!
Старик отступил на два шага назад от разгневанного Старшего селений.
– Роду вашему уважение выказать да с тобой поговорить хотел, новый Старший. Согласен, нарушили они закон нашего светлейшего Императора, и о том я доложу князю в обязательности, как только он вернется, и о бесчинствах сиих в подробностях поведаю ему. Я очень надеюсь на то, что не спустит князь этого просто так, все же лично с Императором знаком, и накажет Светлейший псов своих за превышение власти. Боги мне в свидетели, от всей души того желаю. И еще я хотел спросить, чем могу хоть немного утешить скорбь вашу? Может, средства на что-то выделить?