Принц Попинджей прибыл в замок при полном параде, НО, по счастью, без своей лютни — очевидно, решил не распевать за чаем песни о красоте Тьюлип. Главный дворецкий, мистер Хадсон, сам провел молодого человека по замку, мимо занятых подготовкой к празднику солнцеворота горничных, слуг и посыльных, в гостиную для утренних приемов, где гостя уже ожидала Тьюлип.
— К вам принц Попинджей, ваше высочество.
— Благодарю вас, Хадсон. Будьте добры, распорядитесь, чтобы Виолетта принесла чай.
— Сию минуту будет сделано, ваше высочество.
— Прошу вас, присаживайтесь, — сказала Тьюлип принцу, указывая на обитый розовым атласом диван. Сама она села напротив и, честно говоря, не знала, что сказать. Ей всегда ужасно трудно было поддерживать так называемый «светский разговор», а проще говоря, болтовню ни о чем. Ну, вы сами знаете такого рода натужные беседы на высосанные из пальца темы — погода, придворные сплетни… снова погода… Тьюлип с удовольствием поговорила бы с Попинджеем о великанах, которые правили этими землями сотни лет назад, или о сражениях Оберона с правителями северных лесных королевств. Вот это ее действительно интересовало, вот об этом она готова была спорить, да только принято считать почему-то, что принцесс подобные вопросы должны волновать гораздо меньше, чем погода за окном. «Интересно, а что может по-настоящему волновать Попинджея? — подумала Тьюлип. — Любопытно было бы узнать».
О погоде долго не поговоришь, и вскоре в гостиной повисла неловкая тишина, которую нарушила как нельзя вовремя пришедшая Виолетта.
— Спасибо, Виолетта, — сказала ей Тьюлип. — Поставь поднос вон на тот стол.
Виолетта поставила поднос, куда ей сказали. В тишине гостиной резко звякнули чашки.
— Простите меня за мою неловкость, ваше высочество!
Честно говоря, Тьюлип было наплевать, треснули эти чашки или нет. На самом деле она с удовольствием сама выбросила бы их в море. Это был самый нелюбимый ее чайный сервиз с розовым цветочным узором. Почему нелюбимый? Да потому, что всякий раз напоминал Тьюлип о принце Чудовище. Она мысленно сделала пометку, что в следующий день солнцеворота нужно приказать Виолетте подать чай в другом сервизе, хотя бы, например, в том, черном с серебряным орнаментом.
— Все в порядке, Виолетта, можешь идти. Чай я сама разолью, — и Тьюлип слегка дрожащими от волнения руками налила чаю принцу. — С чем вы пьете чащ сэр? — спросила она.
— С вашего позволения, со сливками и сахаром, миледи, — чуть охрипшим (тоже от волнения, наверное) голосом ответил принц Попинджей.
Тьюлип передала ему чашку, подставила блюдце, затем налила чаю себе. Руки по-прежнему дрожали. Нужно было о чем-то говорить, но о чем, о чем? Хоть бы что-нибудь на ум пришло, черт побери!