Многие сравнивали это царствование с пребыванием в столице Лжедмитрия I, когда в Москву нахлынула первая волна поляков. Грушецкая умерла при родах, и вскоре Фёдор, как известно, женился на Апраксиной. Только вот обольщаться не надо: несмотря на фамилию, это ближайшая родственница Грушецкой, с теми же характерными пристрастиями. Что касается царевны Софьи, ставшей в 1682 году правительницей при малолетних Иване (Милославском) и Петре (Нарышкине), то та немногим отличалась от скончавшегося брата Фёдора. Именно Софья вместе со своим фаворитом В. В. Голицыным — ярким ненавистником всего московского — стали архитекторами так называемого вечного мира с Польшей, заключённого в 1686 году. По поводу же темы «Пётр І и Запад» говорить что-либо вообще излишне.
В заключение следует сказать о набиравшем силу тренде, связанном со всё большим привлечением западноевропейцев. Без них не могли быть реализованы насущные задачи военного строительства, развития торгово-промышленной сферы, в чём едины практически все исследователи. Неприспособленность украинско-польских кадров к подобного рода делам не являлась откровением уже в последней трети ХѴІ века. Именно тогда наметился курс на широкое использование специалистов из индустриально развитых держав. Однако старания Ивана Грозного и Бориса Годунова по их привлечению заметно отличались от романовских, поскольку были нацелены в конечном счёте на восприимчивость населения, не прикреплённого к земле, к занятиям не только хлебопашеством. Это открывало возможности для экономического развития, во многом схожего с европейским. В отличие от этого Михаил и Алексей, также рассчитывая на передовой опыт, не стремились соединить его с предпринимательской инициативой широких слоёв. Напротив, с полным закрепощением крестьянству вообще было запрещено браться за что-либо, кроме сохи. Конечно, это сделано в угоду помещикам, больше всего заинтересованным в эксплуатации крепостного труда на земле. Тем самым пути для промышленного подъёма снизу оказались блокированы. Создание производств превратилось в удел преимущественно иностранцев, прибывающих из-за границы.
Но было бы неверно полагать, что по этой причине те играли определяющие роли в этаком московском царстве с украинско-польской головой. Так, когда голландцы в начале 1630-х годов, после полосы дипломатического признания Романовых, выдвинули проект превращения страны в «житницу Европы», естественно, под своим контролем, то развернуться им не позволили. Реализовывать масштабные проекты могло лишь царское окружение, которое устанавливало с зарубежными купцами не только служебные контакты. Приближённые царя рассматривали себя главными бенефициарами экономики, остальные же должны довольствоваться, говоря современно, субподрядами. С другой стороны, наплыв военных и специалистов из западных стран инициировал в элитах известную напряжённость. Причём неприятие иностранцев демонстрировал не только простой люд, но и большинство украинско-польских выходцев. Последние рассматривали себя как главную опору режима, поскольку именно они олицетворяли её религиозно-историческую легитимацию. Появлявшиеся же по необходимости «конкуренты-иностранцы» могли только присоединиться к созданному государственному каркасу, стержнем которого являлась церковь. Эти внутриэлитные расклады причудливым образом проявятся в последующие два столетия.