На рельсах поблескивала цепь. Один ее конец был закреплен скобой на стене, а второй, судя по всему, крепился к ошейнику собаки, помогавшей часовым нести нелегкую службу.
Вид бойцов Четвертого рейха говорил о том, что все у них находится под контролем и любые неожиданности исключены, но высокий человек в черной одежде появился в нескольких метрах от блокпоста так неожиданно, что застал фашистских чудо-богатырей врасплох. Он словно соткался из туннельного мрака и приветствовал опешивших часовых небрежным взмахом руки, даже отдаленно не напоминавшим принятое здесь римское приветствие.
– Стоять! – запоздало рявкнул часовой, первым обретший способность говорить. – Руки вверх! Буду стрелять!
– Ну-ну. Так уж и будешь, – улыбнулся Макс Добровольский. – А как насчет проверить документы?
– Документы!
Часовым, привыкшим к беспрекословному подчинению, явно не нравилось, что ситуацией управляет незнакомец, и все же им пришлось смириться, и не просто смириться. Когда человек в черном, расстегнув свою сумку, подал пропуск, часовые вытянулись в струнку и расступились – он имел самый высокий приоритет и допуск к руководителям Четвертого рейха, включая гауляйтеров станций и даже самого фюрера.
Непонятно было другое – почему человек с таким пропуском путешествовал пешком и в одиночку.
Часовые обменялись взглядами и один последовал за незнакомцем на приличном расстоянии. Макс обернулся, покачал головой.
– Сопровождение мне не требуется. Продолжайте выполнять свои обязанности.
Он ловко поднялся по приставной лестнице и уверенной, пружинистой походкой направился вглубь станционного зала, игнорируя удивленно-неприязненные взгляды офицеров и солдат рейха – разгуливать по фашистскому «треугольнику» без формы было не принято.
Добровольский ненадолго задержался, чтобы понаблюдать за тем, как надпись «Тверская» на путевой стене заменяли растяжкой с надписью «Россия – для русских!», выполненной красной краской на черном полотне с двумя значками по бокам – трехконечной свастикой и черным человечком, перечеркнутым красной чертой.
Такие значки были здесь повсюду – их клеили на любую свободную поверхность.
Развешанные повсюду громкоговорители транслировали очередную речь фюрера.
– Для нас ядерный апокалипсис был не трагедией, – доносилось из динамиков. – Он стал способом отбора между слабыми, неспособными к жизни расами и истинно русскими людьми! Тринадцать лет, прошедшие с момента глобальных изменений, показали…
По мере того как человек в черном углублялся в коридоры, образованные построенными на станции дополнительными помещениями, молчаливых, похожих на каменные изваяния часовых становилось все больше, а пропуск приходилось предъявлять все чаще.