На мосту у памятного столба он остановился. Вновь подошел к краю моста и посмотрел на реку.
Над мутными, болезненно-желтого цвета водами Яузы уже не клубился туман. В глубине можно было рассмотреть темные извилистые силуэты речных обитателей. Были они большими и маленькими, двигались стремительно и неспешно. Объединяло их одно – каждое движение выдавало хищника. Жители реки жрали друг друга и дрались за добычу, попадавшую в реку из надводного мира. Четверка не мог выжить, будь он хоть трижды мутантом в десятом поколении.
Это заключение немного улучшило настроение Чеслава, но все равно, добравшись до концлагеря, он не собирался отступать от намерения выместить на ком-то злобу.
Начал с визита с клетки, где сидел Четверка. Складной стул для коменданта нес за ним один из немногочисленных любимцев ЧК – садист, предпочитавший убивать жертвы рояльной струной, смуглый и черноволосый верзила Мартин Лацис.
Установив стул перед клеткой, Лацис, скрестив руки на груди, остался стоять за спиной коменданта.
Чеслав с видом хирурга, готовящегося к сложной операции, закинул ногу за ногу, расстегнул кобуру, положил пистолет себе на колени, достал из верхнего кармана кителя сигарету и старательно размял ее пальцами. Лишь после того, как Мартин поднес к кончику сигареты зажигалку, ЧК снизошел до того, чтобы взглянуть на узников.
В клетке их было двое. Изможденные, страшно худые, с потухшими глазами, одетые в безликие серые робы, они выглядели почти братьями-близнецами, но присмотревшись внимательнее, можно было понять, что клетку делят старик и парень лет двадцати. Они, как было заведено в Берилаге, вытянулись в струнку и глядели на ЧК, пытаясь догадаться, что задумал известный своими извращенными фантазиями комендант.
– Есть жалобы на условия содержания? – поинтересовался Чеслав, любуясь выпущенным изо рта облачком дыма. – Качество пищи, состояние постельного белья и одежды, соблюдение санитарных норм… Не стесняйтесь. Говорите. Я ведь поставлен сюда не только для того, чтобы наказывать, но и исправлять. Коммунистическая Партия Московского Метрополитена не собирается делать из вас, гадов, больших преступников, чем вы уже есть. На свободу вы выйдете с чистой, мать вашу, совестью. Перестанете представлять опасность для общества и… Ну, это если вам удастся выжить. Итак, жалобы?
– Жалоб нет, товарищ Корбут, – тихо произнес старик.
– Нет, – эхом повторил юноша. – Никаких жалоб…
– Ага. А у меня вот есть. Жалобы. Претензии. Всего несколько часов назад ваш сокамерник чуть было не прикончил своего любимого коменданта. Не думаю, что решение выпустить мне кишки было спонтанным. Он готовился, и вы не могли этого не замечать. Что скажете, уроды?