Нет, он, конечно, обожал, боготворил мать, но к Лусии относился с особой доверительностью и обожанием. Лусия, он это чувствовал, платила ему тем же. Она уважительно относилась к нему как к коллеге, перед компаньонами отзывалась о нем наилучшим образом, в нужный момент всегда легко приходила на помощь деликатным советом, а порой и дельной подсказкой. У Александра не было от нее секретов, с любой проблемой он легко шел к ней, и она всегда сама лично или через кого-то помогала ему. С ее подсказки он вышел на специалистов в области страхования, которые по его просьбе проанализировали пометки на инструкции, найденной у Анжелы.
Постепенно из сослуживца эта симпатичная женщина превратилась для него в друга, которому он мог доверить то, что не доверил бы ни брату, ни отцу, ни матери. Именно ей, Лусии Праду, Александр поведал о своих маленьких победах в деле Клементину да Силва. Помимо необходимости поделиться радостью, Александр испытывал желание выглядеть наилучшим образом именно перед Лусией: он никогда не забывал, что это она составила ему протекцию при устройстве на работу в эту известную адвокатскую фирму. И Александру было очень приятно и важно не ударить лицом в грязь. Пока ему это удавалось.
Их взаимная расположенность друг к другу позволяла Александру изредка делиться с Лусией своими семейными делами. А они казались ему далеко не безоблачными, хотя внешне все выглядело замечательно. Сандра простила ему спешный отъезд из Рио, а, вернувшись через неделю после него в Сан-Паулу, просто вешалась ему на шею, требовала с него клятв в вечной любви. Ночью она ублажала его, доводя до исступления своими умопомрачительными ласками, по утрам нежно прощалась с ним, а вечером с нетерпением ждала его возвращения. Ему все так же кружила голову ее близость, запах ее фантастического тела, способного творить чудеса. Но стоило ему удалиться от нее, набегали сомнения в ее искренности, в страстных порывах и клятвенных обещаниях любить его всегда, вечно. Александр начинал чувствовать себя подлецом, бросившим молодую жену во время медового месяца одну, в чужом городе, променявшим ее на карьеру. Он готов был простить ей все нападки на Клементину, которого она все так же не желала знать, и в то же время не мог понять, каким образом в Сандре одновременно уживаются нежность и ненависть, непосредственность ребенка с хитростью прожженной женщины.
Но больше всего его настораживало упорное стремление Сандры к роскошной жизни, собственному дому, зеркалам, коврам, хрустальным люстрам. У нее загорались глаза, едва она начинала говорить на свою излюбленную тему, а сердце Александра сжималось: они совсем не понимали друг друга. Сандра кидалась ему на шею. Умоляла простить ее, любить ее вечно, сама клялась в любви... И снова Александр чувствовал себя подлецом.