Здесь, в Бостоне, в доме Нэнси Грант и закончилось печальное существование твоей матери. А ты, Гертруда, стала жить у жестокой женщины, которая с удовольствием прогнала бы тебя, если бы не боялась, что ее преступление обнаружится. Это была бессовестная кража, совершенная Нэнси и ее сыном у твоей матери. Нэнси воспользовалась краденым; часть драгоценностей сын продал и забрал деньги, а то, что ему понравилось, оставил себе.
Старое кольцо, которое теперь у меня, последовало бы за другими вещами, если бы не показалось ему слишком малоценным. Однако оно, хотя и временно, спасло вора от наказания. Я же не знал тогда, станет ли оно для меня ключом к счастью или самым ужасным проклятием. Я расспросил Стивена о тебе. У него не было больше причин скрывать правду, и он сказал, что ты жила у Трумана Флинта, а что было позже, не знает. Он знал только, что тебя приютил фонарщик…
Этого было достаточно. Я горел желанием найти свою дочь и поспешил возвратиться в Бостон. Мне нетрудно было напасть на след твоего благодетеля (хотя его уже давно не было в живых), потому что он пользовался очень хорошей репутацией. Я справился о его приемной дочери; девочку тоже не забыли в том квартале, где протекло ее детство.
Но, увы! В то время как я восхищенно слушал похвалы своей дочери, меня как гром поразили слова: “В настоящее время ее взяла на воспитание Эмилия Грэм, слепая барышня”.
Я направился в знакомую контору, и мне сказали, что вся семья Грэмов (и ты тоже) провела зиму в Париже, а теперь находится в Германии. Я сел на пароход и поехал в Ливерпуль, оттуда — в Баден-Баден.
При первом же случае я постарался познакомиться с миссис Грэм. Вскоре я узнал от нее, что вы с Эмилией остались в Бостоне и живете у доктора Джереми.
Я тотчас же уехал обратно и пришел к дому Джереми. Там с виду было пусто, и рабочий, который что-то чинил в доме, сказал, что хозяева уехали; он не мог сказать мне, куда именно, и предложил справиться у слуг. Я храбро позвонил. Ко мне вышла миссис Эллис, та самая женщина, которая двадцать лет назад сказала мне те ужасные слова, мой страшный приговор. Она спокойно выдержала мой испытующий взгляд, и я понял, что она не узнала меня.
Она сообщила мне, что Джереми уехали в Нью-Йорк и возвратятся не раньше, чем через две-три недели.
Ничто не могло быть благоприятнее этого обстоятельства. Я мог присоединиться к вам в путешествии и познакомиться в качестве случайного спутника.
Своей свободой действий я обязан слепоте Эмилии; я мог подходить к вам и даже бывать в вашем обществе. Эмилия не могла меня видеть, а доктор считал умершим. Но все же я боялся говорить в ее присутствии: она могла узнать мой голос. И только когда смерть смотрела нам в глаза, я не смог больше скрываться и заговорил.