Теперь ты должна понять, почему в течение этих недель я так внимательно прислушивался к твоим словам и оценивал твои действия; я старался по твоему лицу читать твои сокровенные мысли.
Особенно в тот день, когда я увидел тебя в горе, мне мучительно хотелось открыться тебе. Не раз я готов был потерять власть над собой, если бы не боялся Эмилии, великодушной ко всем, кроме меня. Я не мог примириться с мыслью, что после признания я из друга превращусь в ненавистного отца. Я предпочитал издали заботиться о своем ребенке.
Я молчал до того страшного часа, когда я невольно выдал свою тайну.
Сможешь ли ты полюбить меня, Гертруда? Я не хочу лишать тебя дома, где ты выросла, и не хочу отнимать у Эмилии ребенка, который ей дорог так же, как и мне. Единственное, чего ищет мое измученное сердце, — твоего обещания, что ты по крайней мере постараешься полюбить своего отца.
И я жду этого с тревогой и надеждой в старой беседке прямо напротив твоего окна».
Прочитав эту рукопись, Гертруда вскочила; листки рассыпались по полу. Через секунду ее уже не было в комнате. Она стремительно сбежала по лестнице, миновала переднюю и, прыгая через мокрые от росы грядки, помчалась в беседку, где ждал мистер Амори. Она кинулась ему на шею и, дав полную свободу долго сдерживаемым чувствам, разразилась слезами. Отец крепко прижал ее к своей груди и постарался успокоить:
— Ну, ну, дитя мое, перестань, ты пугаешь меня…
Гертруда подняла голову и улыбнулась сквозь слезы; изгнанник, долгие годы не видевший дружеской улыбки, почувствовал, как согревается его одинокое сердце.
— Ты полюбишь меня? — наконец произнес он прерывистым шепотом.
— Да я уже люблю вас! — горячо ответила Гертруда, снова обнимая и целуя отца.
При этих словах он опустил голову; по его лицу текли счастливые слезы.
Гертруда взяла его за руку; ее голос прозвучал твердо и решительно:
— Идем…
— Куда? — с удивлением спросил он.
— К Эмилии.
Он в ужасе отступил:
— Не могу…
— Но она ждет вас! Она плачет и молит Бога о том, чтобы вы вернулись.
— Эмилия? Да ты не знаешь, что говоришь, дитя мое…
— Нет-нет, отец, это вы ошибаетесь. Эмилия вовсе не ненавидит вас, и этого никогда не было. Идем! Она сама расскажет вам, из-за какой роковой ошибки вы оба так долго и сильно страдали. Она все эти годы думала, что вас нет в живых…
В большой гостиной, с ее старинной мебелью, было очень уютно. В камине горел огонь. Свечи слабо освещали комнату, и причудливые тени скользили по стенам и по потолку.
Эмилия сидела у огня; пламя ярко освещало ее лицо.
Она пребывала в глубокой задумчивости и только изредка, когда порыв ветра ударял в окно, поднимала голову, как будто прислушиваясь.