Франсиска уехала, и Маурисиу сделался особенно беспокойным. Надо отдать должное его интуиции, он чувствовал, что в жизни матери происходят серьёзные перемены, и всеми силами стремился им помешать. Спал он беспокойно, вскрикивал, метался, скрипел зубами, вновь и вновь грозился кого-то убить.
Катэрина не спала вовсе. Ей становилось всё страшнее и страшнее. Она уже не раз пожалела о том, что согласилась на замужество с учителем. Но тогда он ей казался недосягаемым идеалом! Когда он вдруг обратил на неё внимание, влюбился в неё, она почувствовала себя счастливой. Красавец в белом костюме открывал ей двери в новую, неизведанную жизнь. Однако жизнь оказалась обыденной, в меру бедной, в меру хлопотной, по сути, мало чем отличающейся от той, какой она жила прежде. А вот муж... Если честно сказать, то она его не понимала. Его слова, его чувства — восхищался Маурисиу или сердился — не находили у неё ответа, ей было трудно уразуметь, чему он вдруг обрадовался, отчего рассердился. Она уставала от непонимания, куда легче и приятнее ей было с малышом, и она понемногу стала избегать мужа. А потом и вовсе пошло что-то страшное и непонятное: приступы беспричинной ярости, готовность наброситься с кулаками на первого встречного.
Катэрина выросла среди людей, которые часто выясняли отношения дракой. Бывало, что и убивали кого-то. Но на драку всегда была причина, она всем была ясна и понятна: не поделили девушку, землю, дом. А Маурисиу, до поры до времени, оставался для неё загадкой, потом он стал страшить её.
Когда на фазенде появился Зекинью, который сидел на крылечке и пел под гитару, Катарина выходила, садилась ступенькой повыше и слушала. Зекинью пел любовные песни с большим чувством и поглядывал на Катэрину, а её сердце томили тоска и сожаление, что она так глупо распорядилась своей жизнью, что обречена жить в печали и без любви. Чем больше она жалела себя, тем более не мил становился ей Маурисиу. Зато как-то незаметно милым стал Зекинью. И поняла она это, когда Зекинью покинул фазенду и уехал, вскочив на лошадь. Её сердце так и рванулось за ним следом...
От бессонных ночей и крамольных мыслей глаза Катэрины заблестели особым лихорадочным блеском, но Маурисиу во власти своих маниакальных идей вообще не замечал жены. Ему и дела не было до того, что она думает и чувствует. Он мучился вопросом, на который не находил ответа: одна или с Фариной уехала его мать?
— Мне кажется, что сегодня должна приехать моя матушка, — заявил он однажды утром, — съезжу-ка я на станцию, встречу её.