Предсказание это запало мне в голову. Я, конечно, догадался, что речь идет не о том обмане, которым мы уже тогда занимались каждый день: подойдя к знакомой девчонке, говорили: «Глянь, у тебя пуговица оторвалась», – и когда обманутая наклоняла голову, хватали ее за нос и тянули изо всех сил книзу. Нет, цыганка, скорее всего, имела в виду то, о чем у нас на улице женщины говорили, насмешливо поджимая губы: «Мотькин-то ухажер, а… Поматросил и бросил». Причем насмешка их, похоже было, адресовалась не бессовестному Мотькиному ухажеру, а самой простофиле Мотьке, не сумевшей удержать кавалера.
Значит, сообразил я, это я буду когда-нибудь – чернобровый и высокий, в хромовых сапогах гармошкой, с папироской в углу рта – поматросив, бросать девушек, а они, безнадежно влюбленные в меня, – чахнуть, увядать и, возможно, даже травиться уксусной эссенцией.
Предсказанию этому, однако, не суждено было исполниться. Цыганка ошиблась самым роковым образом. Не я девушек, а девушки стали обманывать меня, как только мои отношения с ними переросли стадию взаимного таскания за носы…
Первый раз я влюбился, когда мне было восемь лет.
Ей было девятнадцать лет. А может быть, двадцать.
Я до сих пор уверен, что другой такой девушки не существовало на нашей улице, в городе Старокузнецке, вообще – в окружающем меня мире. Да и не могло существовать, потому что Женя была из другого мира – веселого, нарядного, праздничного. Назывался её мир – Ленинград. В том мире жили красивые и сильные молодые парни. Они носили белые майки с воротничками, играли в футбол, наперебой дарили Жене цветы, катали её на лодках и угощали мороженым. Женя много раз рассказывала об этом моей матери.
Все в ее мире было необыкновенным и ярким, как в кино. И сама Женя походила на артистку Ладынину из фильма «Трактористы». У нее были такие же короткие волосы, такие же большие смешливые глаза, полные губы и ямочки на щеках.
Я тайно радовался, что Женя приехала к нам одна, без своих красивых кавалеров. Я любил Женю и собирался, как только маленько подрасту, жениться на ней, а эти парии могли бы здорово помешать моим намерениям. Здесь же, на улице Аульской, мешать мне было некому. На четыре двора туда и на четыре обратно не существовало у меня соперников.
Дядька Дронов, у которого Женя стояла на квартире, был грубый мужчина, ходивший зимой и летом в ватных штанах. Кроме того, у Дронова уже имелась жена тетя Параша и две дочки – Тамарка и Нинка. Женатыми были также старый и глухой, как пень, Максим Аксенович Крикалин, дядя Петя Ухватов, дед Зяпин и сосед его Анисим Ямщиков.