Мог, конечно, посвататься к Жене второй квартирант Дроновых Иннокентий, потому что он сватался ко всем подряд, даже к моей ровеснице Тамарке Дроновой. «Та-та-та-ммара, – сказал он ей однажды. – И-ди-ди зза меня вззамуж, а я те-бе-бе гре-бя-бя-бя-бяшенку сде-де-лаю». (Иннокентий воровал на Алюминиевом заводе металл и, соорудив в дроновском огороде формы из глины, отливал на продажу чашки, ложки и гребенки.) Но, во-первых, Иннокентий был жуткий заика, во-вторых, жулик, и в-третьих, как все считали, слабоумный.
Оставался еще наш квартирант – Алексей Петрович Мошкин. Только уж Алексей Петрович вовсе на жениха не походил. Он был низенький, щуплый, все у него было крохотным: крохотный носик, ротик, крохотные серые глазки, крохотные ушки на лысой голове. Даже полувоенная форма – диагоналевая гимнастерка и синие галифе – не придавали ему внушительности. К тому же Алексей Петрович был, по моим понятиям, мужчина в летах, хотя, вполне возможно, такому представлению о нем способствовала форма, лысина и важная должность Алексея Петровича (он работал каким-то начальником в ОРСе). Как орсовский работник, Алексей Петрович мог поселиться в общежитии, но у него были основания жить не на виду. Рядом с узкой коечкой Алексея Петровича стояла тумбочка, всегда набитая шпиком, сухарями, повидлом и американским колбасным фаршем в плоских баночках. По вечерам Алексей Петрович, повернувшись к нам спиной, поедал свои запасы, и острые уши его мелко вздрагивали.
Иногда Алексей Петрович возвращался домой выпивши. Тогда он не ужинал, а сразу ложился на кровать и произносил песни. Не пел – голоса у Алексея Петровича не было, – а именно произносил нараспев. Песен он знал всего две:
Старушка старая-престарая
Ходила с батожком…
Полюбила лет семнадцати —
Забегала бегом.
Эта песня считалась у него веселой. Алексей Петрович выговаривал ее дребезжащим насмешливым голоском.
Но скоро веселость оставляла его, он протяжно вздыхал и начинал повторять другую, печальную песню.
тоскливо жаловался Алексей Петрович, —
Купил ворованный пиджак…
А что, что, что…
Купил ворованный пиджак.
Алексею Петровичу нравилось, когда к нам забегала Женя. Он тогда оживлялся, начинал суетиться и повторять:
– А кто же это к нам пришел?! Это Женечка к нам пришла…
Он распахивал свою священную тумбочку и угощал Женю американским фаршем и пастилой.
– Выходите за меня замуж, Женечка, – говорил Алексей Петрович, подперев щеку крохотным кулачком.
Женя, смеясь, съедала пластик фарша, обнимала меня за плечи, прижималась горячим лицом к моей щеке и говорила: