Сан-Марино презрительно поджал губы, увидев входящую Жанету. Он терпеть не мог женских слез и истерик, приготовился к очередной и не сомневался, что поставит на место обнаглевшую бабенку. Сколько можно ходить к нему и просить? Он ответил ясно и твердо, что ничего не желает знать!
— Ну, с чем пришла? — не слишком любезно осведомился он.
— С просьбой о кредите. Мне нужно... — И Жанета назвала сумму, которая не давала ей спать, которая, написанная огненными цифрами, плясала у нее перед глазами, стоило их закрыть, и которая вновь дала бы ей кров и заработок.
— Я уже сказал тебе, Жанета, — неприятно усмехаясь, сообщил Сан-Марино, — что не хочу иметь никакого отношения к твоим трудностям, что я не из тех, кого можно взять шантажом.
— Мне кажется, ты него-то не понял, — сердито сказала Жанета. — Я не прошу у тебя безвозмездно ни сентаво, я хочу взять у тебя деньги в долг.
— Долг, который никогда не будет погашен. — И Сан-Марино опять неприятно усмехнулся.
Увидев недобрую усмешку Сан-Марино, Жанета усмехнулась так же недобро.
Ее терпению, ее смирению пришел конец. Ей надоело выпрашивать то, что этот человек должен был, обязан был дать. Он должен был предложить ей то, что она у него просила. Она гордо вскинула голову и отчетливо выговорила:
— Ты оскорбил и унизил не меня, — сказала она, — ты оскорбил и унизил собственную дочь, девочку, в чьих жилах течет твоя кровь! Ты недостоин такой дочери, но она достойна лучшей участи, поэтому я подаю в суд, требую анализа на ДНК, а моя Жуана получает твое имя и становится законной наследницей твоего имущества наравне с двумя твоими сыновьями!
Жанета глядела на него с гордым видом королевы, а от высокомерия магната не осталось и следа.
Вот это был удар! Сан-Марино не ожидал такого. Он недооценил этой женщины, она казалась ему безобидной овцой, способной разве что покричать и поплакать, но она приготовила ему бомбу, способную взорвать все — его настоящее, а главное, его будущее. И не только его, но и будущее его сыновей, Не говоря уж об отношениях с этими сыновьями.
— Не стоит горячиться, Жанета, — медленно сказал он, — присядь. Я вижу, что нам с тобой есть о чем поговорить. Думаю, что мы найдем правильное решение. Я мог бы предложить тебе…
Он уже улыбался, он смотрел с давно забитой нежностью, и Жанете стало вдвое противнее.
Да, она была королевой или, может быть, принцессой, потому что ей противно было торговаться, противно унижаться, противно выжимать.
— Если ты мне дашь взаймы... — и она опять назвала нужную сумму, — я не буду больше тебя тревожить.