— Что с тобой? Ты вся дрожишь! — заговорил, обеспокоено Отавиу, прижимая к себе взволнованную дочку.
— Мне приснился сон, ты и мама, вы страшно ссоритесь, а я стою рядом, совсем маленькая, и дрожу от страха. Ты ничего такого не помнишь? Из-за чего вы могли так страшно ссориться?
Тень пробежала по лицу Отавиу, но, пожав плечами, он ответил:
— Понятия не имею! Мне не кажется, что мы с мамой ссорились. Не ищи причин в прошлом, Жулия, милая! Забудь и о своем сне, он не более чем сон, просто ночной кошмар, и только.
В Словах ее больного отца было много здравого смысла, но здравый смысл был ей не в помощь, он не успокаивал ее, не целил. Жулия чувствовала, что мучительно пробирается к какой-то тайне, что еще немного, и она откроется ей.
— Нельзя жить прошлым, доченька, — продолжал Отавиу, — прошлое так же подвластно смерти, как и все, присущее человеку.
Жулия пристально взглянула на отца. Не в первый раз закрадывалась в ее голову мысль, что он давно выздоровел и только какая-то странная инерция заставляет его совершать непредсказуемые поступки.
«Нужно будет посоветоваться еще раз с Лидией», — подумала Жулия и крепко поцеловала отца.
Она чувствовала себя гораздо лучше, она успокоилась, но благотворно подействовали на нее не рассуждения Отавиу, а его любовь и нежность, которые сквозили в каждом его жесте, в каждой интонации.
Жулия крепко прижалась к нему и замерла, им было хорошо вместе.
— Теперь я, пожалуй, засну, — сказала она, вставая и снова целуя Отавиу.
Эту ночь она проспала спокойно, зато в следующую перепугала Алекса, спустившись в гостиную в настоящей истерике.
Самым страшным было то, что она вспомнила... Все!
От Алекса она ничего не стала скрывать, и, наверное, он был самым лучшим для нее слушателем и советчиком.
— Понимаешь, на этот раз мне приснилось это, и я досмотрела сон до конца. Теперь я все помню. Когда я была совсем маленькой, я застала маму и Сан-Марино в подвале, — лихорадочно блестя глазами, торопливо говорила Жулия, — они целовались. Я онемела и целую неделю не могла говорить. У меня поднялась температура, я была без сознания, а когда очнулась, то все забыла. Но это и был тот ужас, который мучил меня всю жизнь. Правда пробивалась ко мне в ночных снах, но я так испугалась ее, что мой ужас мешал мне с ней встретиться. Какой же он подлец! Какая все это грязь! Как он смеет признаваться в любви мне после того, что у него было с мамой?! А папа! Бедный отец!
— Он все знает, Жулия, — с вздохом сказал Алекс. — В подвале он нашел шкатулку, а в ней письмо, оно открыло ему глаза. А потом уже кроха за крохой он восстановил всю картину. Думаю, теперь тебе не покажется безумием сожжение свадебного платья и фотографий, его агрессия против Сан-Марино, отказ от дружбы с ним? Но потом он махнул на него рукой, даже простил его, и сделал это ради вас, своих дочерей, чтобы не бросить тень на имя матери. Он очень любит вас, Жулия.