Элиза догадалась, что поздравлять с Йолем имперцам неудобно, а угодить клиентам надо. Вот и упоминают только Рождество.
Приказчик протянул ей маленькую, чуть больше ее ладони, корзинку с фигурным печеньем — зайцами, елочками и шишками. Такое печенье они с мамой пекли на Рождество. Элиза смотрела на смешную заячью мордашку и, казалось, чувствовала мамину руку на своих волосах.
«Все будет хорошо, девочка. Я тебя люблю. Береги себя…»
«И я люблю тебя, мама… - мысленно отозвалась Элиза. – И папу…»
Она подняла заблестевшие глаза на приказчика, сердечно его поблагодарила и вышла на крыльцо, одновременно стараясь не расплакаться и не слишком широко улыбаться. Неприлично для дамы, тем более — вдовы, лить счастливые слезы над сладостями.
Но вокруг был сказочный Гнездовск. Она была здесь одна, своей волей, и ей это очень нравилось.
«Я люблю вас», - неслышно сказала она всем. И умершим маме и тетке — думать о незнакомой Елизавете, как о матери, не получалось. И отцу, отдавшему свободу и честь ради не нужного ей счастья, и неизвестному возлюбленному Елизаветы, который, видимо, и не знал о дочери…
Я люблю вас. Но решать буду сама.
Элиза с весело тряхнула головой.
Если не выйдет с наследством – подожду год, продам румянцевский дом в Гетенберге и все равно куплю Лунный замок. Разберусь с живой водой, а потом… найду работу! Лучше быть письмоводителем или гувернанткой, чем оставаться объектом чьей-то заботы.
На еду для нас с кошкой Гердой я уж как-нибудь наскребу, а без богатых нарядов прожить можно, тем более что мне негде в них блистать. Не зовут дочь заговорщика на светские рауты, вот ведь неприятность какая.
Ну и пусть.
Для закрепления символического эффекта отказа от условностей этикета (или – из детской вредности), она достала из корзинки печенье-елочку и съела прямо на крыльце банка. Вопиющее нарушение приличий для имперской светской дамы, зато для никому не известной гостьи Гнездовска – в самый раз.
Угощение оказалось идеальным — хрустящим, но легко тающим во рту; в меру сладким, с нотками имбиря и малины. Элиза тут же потянулась за следующим.
Вечерело. Фонарщики уже вышли на улицы, переставляли свои длинные лестницы от столба к столбу, зажигали теплые огоньки. Элиза смахнула с рукава несколько снежинок, и с улыбкой смотрела, как падают новые, такие разные, огромные…
Город пах прошлогодней пожухлой травой на присыпанных снегом газонах, лошадиным навозом, сладкими плюшками из лавки на углу, мокрым ветром, дымом из печей и чем-то еще, неуловимым, незнакомым и сладким.
Элиза медленно шла по бульвару, любуясь вечерним Гнездовском – украшенными мишурой елками, разноцветными магическими огоньками в витринах, искусно вырезанными ледяными скульптурами на аллее…