Лицо фон Рауха не изменилось. Только тень усмешки проскользнула где-то в глубине взгляда.
- Сударыня, вам не сообщали об его судьбе. Никому не сообщали, до полного выяснения всех обстоятельств дела. Откуда такая уверенность?
- Подслушала, - без тени смущения призналась Элиза. – Вы приезжали в имение Румянцевых и говорили с моим мужем. Я в этот момент стояла на балконе… и поняла его намек. Пьер, конечно, ничего мне не говорил, но тогда я всерьез задумалась — почему же вы не дали мне похоронить отца?
- Не буду отрицать, вы правы, - кажется, кавалергард был рад возможности сказать эти слова. – Его арест держался в тайне, на это были свои причины, сейчас они не важны. Только поясните, при чем тут похороны?
- Судебник Гётской Империи, - горько улыбнулась Элиза впервые после смерти мужа. – И наша вечная гётская бюрократия с маниакальным стремлением следовать букве закона. Есть только одно преступление, тела виновных в котором не выдают родным. Некромантия. Всех остальных казненных возвращают семье, а если семья неизвестна – хоронят в братских могилах за государственный счет. Допустим, моего отца вы зарубили при попытке покушения. Но кто занимался его погребением? Хозяйственная служба Цитадели? – Элиза нервно хохотнула, - в императорской усыпальнице Кафедрального собора? Или вывезли на городское кладбище, как бродягу? Слишком много сложностей. Кому, кроме меня, нужно хоронить Павла Лунина? И скрывать могилу, если она все-таки существует, никто бы не стал. А на мой запрос даже ответ пришел: «сведениями не располагаем, обратитесь в канцелярию епископата». Простите, я многословна… Просто мне не с кем было об этом поговорить.
Элиза замолчала и с затаенной гордостью посмотрела на фон Рауха.
- Восхищаюсь вами, сударыня, - покачал он головой, явно угадав ее мысли. - Действительно, об этом никто не подумал. Гражданская казнь состоялась, он лишен всех званий, титулов и дворянства, имущество конфисковано – на этом вопрос закрыли. Подумать о могиле никому в голову не пришло.
Он усмехнулся одними губами, и Элиза мельком посочувствовала тем, кто допустил оплошность с погребением.
- Я хочу его увидеть. Поговорить. Если это возможно – передать что-нибудь. Книги, одежду… Не знаю, - Элиза увидела сомнение на его лице и стала говорить чуть быстрее, пока кавалергард не отказал. - Если вы боитесь, что я не сохраню тайну, то совершенно зря. Я два месяца молчала, даже с Пьером не сказала ни слова. И дальше буду молчать – и двадцать лет, и до самой смерти. Пожалуйста!
Кавалергард задумался на несколько секунд. В его взгляде почудилась тень одобрения, как будто Элиза была ученицей, прекрасно ответившей заданный урок.