Эдуард бережно вытерся теплым уютным полотенцем и снова уставился на свое отражение. Теперь зеркало показало надменного, жестокого диктатора. Правильный овал лица, прямой короткий нос, средних размеров серые, прозрачные глаза с точками черных зрачков, редкие светлые волосы. Надменность лицу придала намеренно выдвинутая нижняя челюсть. «Как Муссолини», — мелькнуло в голове. Таким он себе нравился больше.
Каждое утро мама готовила Эдуарду кофе, а к нему оладьи, тосты или сырники. Она нарочно просыпалась на час раньше, чтобы сын смог отправиться на работу сытым и ухоженным. После расставания с мужем вся ее нерастраченная нежность, словно обильный водопад, устремилась на двадцатипятилетнего ребенка. Сын растворялся в этой нежности, как в серной кислоте, теряя индивидуальность, но набираясь при этом какой-то неизвестно откуда взявшейся важности и резкости.
— Со сметаной? — капризно оглядел стол переросток.
— А ты хотел со сгущенкой? — встревожилась Анна Вениаминовна. — Или с джемом?
— Да ничего я не хотел. Не суетись, мам. Пусть будут со сметаной. Без разницы! Так спросил.
— Что у тебя на работе сегодня? — мать внимательно вглядывалась в беспокойные глаза сына. — Какие планы?
— Сегодня работа в полях. Обхожу своих пеньков, — брезгливо ответил Эдик. — Так воняет от них, не поверишь, — он поморщился. — Терпеть не могу.
— Скоро три года будет, как ты работаешь, и еще не привык? Ты делаешь большое, благородное, если угодно, христианское дело — помогаешь слабым и немощным людям. Самое главное…
— Что денег нет, — иронично продолжил сын, склонный к пространным монологам. Лицо его исказила сложная гримаса, составленная из отвращения к самому себе и злорадства, мол, я так и знал, что у меня никогда ничего не получится. — Работаешь за гроши. Если бы платили за эту работу нормально… Кофе добавь мне, пожалуйста. Ходишь к ним, смотришь за ними, продукты носишь. Слушаешь их бесконечные жалобы и рассказы о лекарствах, врачах, поликлиниках, болезнях. Одной отчетности мегатонны. А толку? У некоторых пенсии выше, чем я получаю зарплату. Представляешь? Есть полковник один бывший, круглый сирота, как я думал до вчерашнего вечера; служил, говорит, сначала на Дальнем Востоке, потом в нашем городе, пенсия почти сорок тысяч. Сорок! Понимаешь? Где справедливость? Живет один в огромной квартире. Потолки метров пять или выше. И всю свою пенсию тратит на какие-то книги или другую ерунду. И еще жалуется, мол, не хватает ему средств. Захламил все, паркет вздулся, не моется…
— У него родственники появились?