— А мне какое дело? Поймал — так поймал. Или, скажем, нашел. Мое дело маленькое.
Судник поплыл, а Жилюк, уложив рыбу в челн, сел перекусить.
…Домой возвращался вечером, когда стемнело. Яринку Андрон отослал еще засветло, чтобы вышла с мешком, а сам ждал, пока переплывут сельчане, чтобы не попасться никому на глаза.
Вот и огород и верба на берегу, где всегда привязывается челн. Все-таки проскочил, никого не встретил, никто, кажется, не видел. Андрон прицепил челн, вытащил корзину с черепашками, выбросил весла. Где же Яринка? Скорее бы в хату! Ага, бежит…
По тропке бежала Яринка.
— Мама обрадовалась! Хотела сама идти.
— Держи-ка мешок. — Андрон осторожно положил сома в мешок, закинул на плечо, взял корзину. — Бери весла.
Огородами пошли к хате.
Текля уже и воды нагрела — мыть и варить рыбу. Андрон разрубил тушу, выкинул внутренности, отрезал несколько кусков.
— На, вари. Была бы соль, присолить бы немного.
— Есть ведь немного.
— Сколько там? Еду чем потом солить будешь?
— Так как же? — спросила Текля.
— Продам. Что же делать? Деньги нужны. Сомовина всегда в цене.
— Детям хоть бы оставил.
— Да оставлю немного.
Андрей внес дрова.
— Обойдемся, — вмешался он в разговор. — Зато Яринке на платье будет.
А в печи уже булькала, закипая в горшке, вода. Хата наполнялась вкусным запахом вареной рыбы.
У Катри Гривнячихи не обошлось с грибами. Средняя ее дочка ни с того ни с сего вдруг ослабела, все жаловалась на живот, да и умерла. Недолго хворала — дня два каких-нибудь. Катря и знахарку к ней приводила — не помогло. Напрасно только три яйца отдала бабке. Умерла дочка. А тихая была, послушная. Все отца ждала с подарками: «Тато приедет — ленты привезет». А он ни сном ни духом не знает. Умоляла солтыса, чтобы известил как-нибудь. Да где там! Нельзя, говорит, не отпустят военного человека. А может, и отпустили бы — родной ведь ребенок…
Уж и не плакалось, — откуда слезам взяться, когда на каждом шагу плачь да плачь… Пойдешь к солтысу — плачь, постерунковый прицепится — плачь, экзекутор приедет — плачь… А дома! Поглядишь на них, голодных, босых да желтых, как свечечки, разве не заплачешь? Такая жизнь — никакого просвета. Так откуда же слезам браться?
…Шла — дороги не видела. Была и у того и у другого — гроб ведь нужен. Да разве кому есть дело… Если Андрон не уважит, то что и делать? Хоть так клади дочку в землю… Но должен бы уважить, кум ведь.
Жилюки как раз завтракали, хлебали из миски юшку с репой, потому что картошкой не пахло. Картошку она сразу бы почуяла.
— Добрый день вам, — вошла она в раскрытую дверь.