Только графское стоит. Никто к нему не приступает. Уже осыпается, говорят… Господи! Что касается ее, то она за два злотых жала бы. Зачем же такому добру пропадать? Грех… А они — нет, только три злотых — жнецам, а косарям и того больше — четыре. Андрон то же самое поет. Отошел немного — и опять за свое, опять верховодит. А это добром не кончится. Нет! И говорила, и умоляла, и сердилась, — не слушает, свое гнет. Гни, гни, Андрон! Да гляди, как бы тебя не согнули, чтобы не жалеть потом. С панами шутки плохи. Это ты знаешь…
Мысли перепелками взлетают, кружатся над Теклей, клубятся вокруг нее, а серп — чирк-чирк… Поблескивает серебристым полумесяцем. Чирк-чирк — и ложится под легкими взмахами рожь…
— Мама! Слышите, мама? — Яринка тоже остановилась, загляделась на дорогу.
— Чего тебе, дочка?
— Андрейка вон скачет.
— Где? Что ты выдумываешь?
— Посмотрите.
А и в самом деле кто-то скачет. Небольшой, пригнулся к конской гриве… Словно он, Андрейка. Всегда так ездит. Не едет — летит. Еще когда-нибудь коня загонит, неслух проклятый. А не дай бог, конь споткнется — ноги переломает… Конечно, он сворачивает к ним. Да с чего бы так рано?
А всадник уже мчится по стерне. От коня пар идет.
Текля только собралась выбранить парня, как тот выкрикнул:
— Пацификация!
У Текли упало сердце. Боже ты мой! Пацифи…
— Все забирают! — кричал Андрейка. — Отец сказал — всех оповестить.
Повернул коня — и дальше.
— Постой!
— Некогда…
— Господи! Что же это будет? За что караешь нас так тяжко?.. Дочка, собирайся! Пойдем. Домой пойдем. Бери перевясла. Перевясла вон туда отнеси, в рожь. Да скорей! Люди уже побежали.
Схватив серпы, торбы, барыльце, обе бросились в село. У околицы толпились люди. Больше женщины. Кричат, порываются проскочить сквозь жолнерский заслон.
— Пустите, холера вашей матери! — бранились женщины с солдатами. — Зачем пришли?
— Привели, вот и пришли, — те им. — Страшно нам хочется цацкаться с вами!
— Вояки! С бабами только и воевать.
— Пустите!
— Не велено. Стрелять приказано. Так что лучше отойдите.
— Женой своей будешь командовать.
— Ну-ну! Поболтай там… А ну, назад!
Пешие глушане отыскивают неприметные тропки, чтобы добраться домой, а конные с подводами стоят табором, ждут, с болью в сердце прислушиваются к селу. Там творится что-то неладное: людской галдеж, рев скотины, собачий вой — все смешалось, плывет над Глушей, над болотами, над лесами и полями.
Старый Жилюк готовил с Андреем воз — после обеда собирались ехать за снопами, — когда в селе появились каратели. Уже по тому, как они сразу бросились по дворам, можно было судить, что расправа будет жестокой.