Пастернак свои чувства на этот счет выражал со свойственной ему гениальной амбивалентностью:
Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста.
Пастернак здесь опять лукавит. Никакой “вакансии поэта” в государстве платоновского типа, тем более “в дни великого совета”, нет и быть не может. Но есть вакансия государственного “первого поэта”, и именно ее имеет в виду Пастернак.
Соблазн занять такую вакансию в “великие дни” был, конечно, велик. Пастернак об этом говорил так: “Мы горим как факел, и если даже сгорим, – на века осветим путь человечеству”.
Но в результате роль поэтического факела советское государство отвело – по прямому указанию своего вождя – Маяковскому. Пастернак испытал и разочарование, и облегчение. Эти противоречивые эмоции читаются невооруженным глазом в поразительном письме, которое он написал в декабре 1935 года Сталину.
* * *
Интересно и поучительно сравнить это обращение Пастернака к вождю с подобным письмом Булгакова. Оба этих документа – и по содержанию, и по стилистике – представляют собой, по сути, художественные творения, причем весьма репрезентативные. Оно и неудивительно: осознавая важность своих эпистол, и Пастернак, и Булгаков вкладывали в них всю душу и все писательское мастерство. Результатом стали их довольно точные автопортреты, о чем они сами, вероятнее всего, даже не задумывались.
Письмо Булгакова весьма характерно для его писательского стиля и соответствует его человеческому профилю: оно напористо, темпераментно, по-журналистски ярко, иронично и часто даже саркастично. Он не стесняется похвалить сам себя за “виртуозное знание сцены”. И с уже отмечавшейся выше самоубийственной смелостью категорически отказывается “работать как преданный идее коммунизма писатель-попутчик”.
Письмо Сталину Пастернака – разительный контраст булгаковскому. Когда читаешь его, на ум приходят опубликованные дотошными историками литературы письма восторженных поклонниц к таким звездам русской символистской поэзии, как Александр Блок или Федор Сологуб.
Судите сами. Фанатка Сологуба из Минска по имени Бетси Ефроимская пишет ему в 1913 году: “Вы – неизменный спутник моих заоблачных мечтаний, Вы милый учитель моей жизни, примите от незнакомой поцелуй в губы. Вот все, что я могу Вам сказать пока. Если бы Вы разрешили мне хоть изредка приподнимать легкие завесы моей души, посвященные Вам…”[92]
А вот весьма схожие по тону и, что самое невероятное, по эротической аффектации фрагменты пастернаковского обращения к Сталину, в котором он благодарит вождя “за чудесное молниеносное освобождение родных Ахматовой” и кокетливо уверяет, что, “постеснявшись побеспокоить” его, “решил затаить про себя это чувство горячей признательности Вам, уверенный в том, что все равно, неведомым образом, оно как-нибудь до Вас дойдет”.