С. В. Маленькое добавление. В связи с Любимовым. Его постановки в Ла Скала оказали существенное влияние на итальянский театр.
А. Д. Да-да, я знаю. Он же ставил “Под жарким солнцем любви” Луиджи Ноно. Я знаю, я с ним дружил. Ноно – это мой кумир.
С. В. Да, Ноно вообще открыл для меня окно в современную западную музыку. Мы с ним разговаривали как два неомарксиста в Москве и в Риме.
А. Д. Он был именно такой. Невероятного ума человек с потрясающим лицом. Я перечитал все его статьи – исключительно интересно.
С. В. Я сделал первое интервью с Ноно, опубликованное в Советском Союзе.
А. Д. Класс!
С. В. Мы с ним дружили, потом поругались, потом опять задружились. Он был человеком темпераментным, но действительно, очень добрым и отзывчивым. Но я вас перебил.
А. Д. Но если говорить о важности для аудитории, о самобытности и влиятельности, конечно, Гоголь-центр сопоставим и с мейерхольдовским театром, и с Таганкой. Для сегодняшней Москвы и сегодняшней России это явление не менее важное. Кирилл Серебренников создал уже не одно поколение актеров, у него есть свой язык и стиль, он ставит балеты и оперы в разных театрах, он ставит спектакли по всему миру. Серебренников единственный русский режиссер, который дважды представлял свои спектакли в Авиньоне. Это же не случайно? Есть идиоты, которые считают, что это все потому, что “все куплены” или просто потому, что он “модный”. Но мы же понимаем, что успех Серебренникова свидетельствует о таланте, и других объяснений не бывает в истории искусства никогда. Так что в российском театре сегодня есть ярчайшие фигуры, свои стили и школы. Да, это постмодернистские стили и школы, но это то же самое, что Альмодовар против Бунюэля, а Тарантино против Копполы. И сегодняшние театральные режиссеры, конечно, будут сравнивать себя с какими-то хрестоматийными классиками. Ничего плохого я тут не вижу. Но никто из них не взойдет к чистоте Джотто или Малевича, потому что это уже сделано.
С. В. Прекрасно, я полностью с вами согласен. Спасибо, Антон, огромное, мы замечательно поговорили.
25 февраля 2019
Булгаков в Москве: “Дни Турбиных” на сцене МХАТа
Московская культурная элита 1930-х годов во многом жила сплетнями и слухами. Зазорного в этом ничего нет, таковы нравы любой творческой среды. Не зря уже в конце восьмидесятых годов прошлого века, в Нью-Йорке, поэт Иосиф Бродский, этот признанный арбитр интеллектуального дискурса, на полном серьезе говорил мне, что есть только две темы, достойные обсуждения, – метафизика и сплетни.
Для сталинской Москвы gossip, кухонные разговоры, были особенно важны, и вот почему. Эти разговоры необходимым образом дополняли почти полное отсутствие подобной информации в советских газетах и журналах, не говоря уж о радио.