Коляской, стремительно несшейся меж сосен по наезженной дороге, правил кучер Илья. Он был крестьянином деревеньки, которой владел Лукин. И подобно своему хозяину, обладал громадной силой и добрым сердцем.
За обедом во дворце Лукин, верный себе, говорил мало, больше слушал.
— Посол в Лондоне сообщал о ваших подвигах силы, — сказала Мария Федоровна, урожденная принцесса Виртембергская, в девичестве носившая имя Софии-Лоротеи-Августы и родившая мальчика, которому было суждено стать императором Николаем I. — Почему вы нам не покажете какое-нибудь чудо?
Лукин не любил бесцеремонность. Просьба императрицы была больше похожа на приказ. И русский капитан решил показать «чудо».
Он поднялся из-за стола, огляделся. И вдруг его осенило. Он понял, что сейчас проучит принцессу Виртембергскую.
На столе стоял роскошный серебряный сервиз — приданое Марии Федоровны, предмет ее особой гордости: он был хорош своей полнотою.
«Лукин взял две массивные серебряные тарелки, — свидетельствует историк, — свернул их в дудочку и поднес государыне. Свернуты они были с такой силой, что невозможно стало определить, что это было первоначально. Лицо императрицы вытянулось…»
Императрица была скуповата.
Началась война России с Турцией, «Рафаил» вместе с синявинской эскадрой направлялся к месту боевых действий. На борт корабля поднялся Александр I, с симпатией относившийся к Лукину.
Царь заметил, что капитан несколько подавлен.
— Отчего не весел, Лукин? — спросил Александр.
— Чует сердце, что на берег мне не вернуться! Ваше величество, прошу вас, в случае чего побеспокойтесь о моей семье. А кучера Илью возьмите себе. Не пожалеете…
— Что ж! — ответил Александр. — Все мы ходим под Богом и в своей судьбе не вольны. Просьбы твои выполню. Оставь мне, Лукин, что-нибудь о себе на память.
Капитан «Рафаила» достал из кармана серебряный рубль и слепил из него, словно он был восковым, чашечку.
— Возьмите, ваше императорское величество!
* * *
В Афонском сражении в Лукина угодило вражеское ядро. Обливаясь кровью, он пытался продолжать командовать «Рафаилом». Но вскоре силы покинули его. Капитан распластался на палубе, подвернув руку под громадное, теперь уже беспомощное тело. Глаза его, устремленные куда-то в беспредельность, стекленели, но губы продолжали что-то шептать.
Баталер Семенов склонился к капитану. Он услыхал лишь два слова: «За Россию…»