У Дмитриева-Морро в те годы собирались сильнейшие московские атлеты. Этот художник-ювелир отличался настоящей преданностью тяжелой атлетике: повсюду агитировал за нее, разыскивал способных молодых людей и привлекал их к занятиям, нуждающимся помогал материально. Он был очень мягок в обращении с другими, лаже замечания на тренировках старался делать в деликатной форме. Его все любили. Добавим, что Дмитриев-Морро воспитал немало первоклассных атлетов, и среди них одного из первых советских чемпионов и рекордсменов, заслуженного мастера спорта СССР А. Бухарова.
С помощью Сергея Крылов тоже оборудовал «атлетический зал» — у себя дома, в подвале. Строгий отец радовался возвращению «блудного» сына и не возражал. Постаревший и ставший пить еще сильнее, Онисим помог перевести оборудование — штанги, цепи, гири. В подвале закипела спортивная жизнь: даже отец приходил удивляться на те «фокусы», которые творил его сын со своими товарищами.
Однажды отец привел с собой матушку. Та, глядя, как сын управляется с «железяками», со страха закрывала глаза и шептала:
— Господи, спаси и сохрани сыночка нашего Петрушу…
Больше она в подвал не спускалась, только часто и мелко крестилась, когда внизу ухали на пол штанги и гири, а в большом дубовом шкафу дребезжали тонкостенные фарфоровые чашки фирмы Кузнецова.
Но душе Крылова не хватало простора: зрители в числе нескольких домочадцев не удовлетворяли честолюбивую душу бывшего морского волка. И вот он, в душе страшась гнева отца, отправился на Девичье поле — в балаган известного в те годы Лихачева. И на дворе царила буйная весна, звонили колокола, и было 25 апреля 1895 года.
Балаганщик Лихачев, высокий немолодой человек в сером пиджаке, лакированных сапогах и красном галстуке-бабочке, с костистым лицом, похожим на череп, и сверлящими собеседника серыми глазами, окинул взором Крылова с ног до головы, словно покупал скаковую лошадь, и сквозь зубы процедил:
— Ну-с, и чего мы умеем делать?
— Жонглирую гирями, рву цепи… да все, впрочем, что умеют делать другие атлеты, и даже немного больше.
— Обнажитесь, сударь…
Крылов охотно сбросил с себя дорогой сюртук, блеснув большим бриллиантом на указательном пальце, и показал свой торс.
— Дай сантиметр! — приказал Лихачев вертевшемуся рядом помощнику. — Напрягите бицепсы.
Лихачев измерил плечо Крылова и долго, с некоторой оторопью рассматривал цифру на ленте.
— Однако! — Он покачал головой. — Сорок шесть сантиметров… Хорошо, я вас возьму в свой балаган. Но вам-то зачем это надо? Ко мне идут люди нуждающиеся. Вы, насколько я понимаю, к таковым не относитесь. Труд наш, истинно доложу вам, чуть лучше каторжного. Положу вам, мусью, шестьдесят пять целковых в месяц — деньги, конечно, неплохие, но ведь и выступать надо по нескольку раз в день. И без халтуры, чтобы зрители каждый раз уходили счастливые, чтобы всюду говорили: «Балаган Лихачева — самый лучший!»