— Действие «черного кабинета» Мардарьева тоже является важным в этой работе?
Джунковский задумчиво почесал подбородок, с расстановкой произнес:
— Понимаешь, мой славный друг, перлюстрация — дело противное, но необходимое. Кабинеты эти существовали и прежде — хотя и неофициально, но на основании секретных распоряжений правительства. Благодаря прочтению отправленных по почте писем нам удалось разоблачить немало вражеских козней. Так что, несмотря на гнусность этого занятия — чтения чужих писем, оно необходимо в государственных целях.
Соколов возразил:
— Но у нас все любят делать через край. Кто определит меру государственной необходимости и простого любопытства?
Джунковский печально покачал головой:
— То-то и оно! Прежде существовали «черные кабинеты» лишь в четырех крупнейших городах — Петербурге, Москве, Варшаве и Одессе. И перлюстрацией занимались наиболее честные чиновники, подведомственные Департаменту полиции. Теперь же чужие письма читают все кому не лень — от почтовых служащих до полицмейстеров. Дошло до шантажа. В Рязанской губернии почтовый служащий снимал копии с переписки супруги крупного местного промышленника с московским генералом от инфантерии. И наиболее откровенное письмо в оригинале положил себе в карман и отправился к супруге — требовать громадные деньги за молчание и выкуп письма.
— И чем же закончилось?
— Дама подхватилась и прикатила в Москву. Она пожаловалась своему генералу. Тот помчался в Рязань и тростью переломал почтальону все ребра. Дело дошло до суда. Суд принял сторону генерала, почтальон был посажен в тюрьму на два года, а оскорбленный супруг, в свою очередь, поколотил неверную прелестницу.
Соколов поднялся:
— У тебя, Владимир Федорович, полна горница посетителей. Мне пора идти…
— Обещаю, что сейчас же обсужу происшествие с контрразведкой. Сделай одолжение, хотя бы кратко изложи его в виде рапорта на мое имя. Садись за этот стол, вот тебе чернила, перо, бумага — пиши.
* * *
Джунковский вел прием просителей, а гений сыска размашисто скрипел пером. Через сорок минут Соколов положил на стол товарища министра рапорт. Тот пробежал его глазами, с чувством пожал сыщику руку:
— Стиль у тебя великолепный, а почерк — изящней не бывает, словно у завзятого каллиграфа. Но что, граф, сегодня вечером делаешь?
— В твоем, Владимир Федорович, распоряжении.
— Приглашаю под уютные своды «Вены».
— С удовольствием!
— Вот и замечательно! Сейчас прикажу, чтобы дежурный офицер протелефонировал Ивану Соколову — пусть готовится к приему гения сыска. И позвоню Шаляпину. Он, вероятно, позовет Горького — так составится приятная компания для задушевных разговоров.