К вечеру в село Пеструхино прибыл пристав Вязалкин. Он раскраснелся с мороза, нос и щеки были обветрены, ноги от долгой езды занемели.
Как положено на Руси, полицейское начальство встречали с таким восторгом, с каким католики припадают к ногам папы римского.
Урядник Свистунов и его греховодная Фроська снарядили барского повара Евстигнея Герасимовича, и тот так устроил стол, что впору принимать губернатора. Язык заливной, ветчина, сыры, мясо копченое, колбасы десяти сортов, икра черная зернистая, икра красная малосольная, стерлядь копченая, белуга, осетрина, белорыбица, фазан фаршированный, барашек жареный — все, что душу радует.
О графинах, графинчиках, бутылках и прочем алкогольном ассортименте говорить не приходится. Старинный дубовый стол под этой прекрасной тяжестью едва не прогибался.
Пристав, успевший малость отогреться, изволил пошутить:
— Ефросинья, ты подтаскиваешь к столу бутылки, как, хе-хе, заряжающий снаряды к пушке.
Фроська дышала полной грудью и счастливо улыбалась:
— Кушайте, ваше благородие, утешьте свою душеньку! Вот, восхититесь перцовкой, ее с мороза доктора пить приказывают.
Свистунов, изрядно принявший мозельского, стал разговорчивым. Он с преданным восторгом смотрел в глаза начальника, поднимал лафитник и душевно рычал:
— Ваше здр-равие! Наскр-розь имперрию пр-ройди, другого пр-ристава такого не обнар-ружишь! За ваше др-рагоценное!
— Я, Кузьмич, твоим столом восхищаюсь. Везде меня, ик, встречают с почетом и уважением, а ты, ик, всех превозмог!
— Р-рад стар-раться!
— Ты не чинись, не вскакивай. Я, к примеру, когда выпью, каждого наскрозь проникаю, потому как у меня глаз острый. И тебя, Кузьмич, как облупленного наблюдаю: прекрасный ты человек-с! Пьем, ик, за твое, Кузьмич, благополучие.
— Пр-ремного благодаррен!
— Нынче упадок во всем заметен. Супротив прежнего, мирного времени обстоятельства политики совершенно переменились. Прежде идешь по улице — кругом песни играют, бабы хороводы водят, дети с горки катаются, на колокольне бьют: все чинно, благонравно. А уж ежели ресторация или дом с фонариками — так там стон стоял, для всякого гуляющего по его капиталу торжество было. Случалось, неделю благословлялись без просыпу. Иной раз поутру трупы раздувшиеся вывозили, потому как праздник, ежели его со всей силой принимать, не всякий организм выдержит.