— Ну, ну! Гений пера, ты не преуменьшай моих заслуг. Это не столько Фрязев выпал, сколько я его выбросил. И где он, этот воробей летучий?
— Уже отправлен на Юго-Западный фронт.
— Замечательно! — Соколов открыл дверь в баню, пропустил вперед журналиста. В лицо тепло пахнуло березовыми и можжевеловыми вениками.
— Итак, что интересует нашего рыцаря пера и чернил? Ну? — Соколов так улыбнулся, что у Шатуновского колени подкосились и он опустился на скамейку. Нервно подергав ногой, заискивающе улыбнулся.
— Наших читателей очень заинтересовала ваша, граф, эпопея. — Бросил на Соколова робкий взгляд. — Вы не читали мои заметки в «Русской мысли»?
— Нет, недосуг все было.
Шатуновский облегченно вздохнул. Соколов продолжал:
— Опять какую-нибудь мерзость про меня написал?
Журналист засуетился, скосил взгляд в сторону, уклончиво ответил:
— Как выразиться?.. Стараюсь, так сказать, ближе к истине… Но тем не менее…
Соколов улыбнулся.
— Я хорошо помню, как засунул газету с лживой писаниной в твою глотку. — Вздохнул. — Но урок — увы! — кажется, впрок не пошел. Небось опять обо мне всякую чушь калякаешь? Для вас, газетчиков, ведь важна не истина, а лишь успех, пусть и скандальный. Поэтому вы напоминаете мне воробья, сидящего на конском яблоке, и готового исклевать все дерьмо.
Шатуновский слушал как загипнотизированный и не в силах был рта разинуть. Но темперамент репортера взял вверх. Мелькнула мысль: «Если останусь живой, какой прекрасный материал для фельетона!» Выдавил из себя:
— Но поймите, у меня служба такая…
Соколов снова улыбнулся:
— Как говорила девица из дома терпимости: «Не ради удовольствия, а ради продовольствия!» Итак, что вас, господин писака, интересует? Обещаю, что сегодня буду отвечать на вопросы откровенно и, быть может, бить вас не буду.
Шатуновский после этого приятного обещания сразу осмелел и даже обрел дар речи:
— У меня казенная лошадь, выданная для служебных надобностей, стоит перед воротами…
— Постоит! Ее я у вас одолжу на сегодня. Завтра заберете ее у коменданта Рославля. И щедро оплачу аренду. — Полез в брючный карман. — Синенькой хватит? Держите!
Шатуновский вздохнул, весь вид его говорил: подчиняюсь насилию! — но пять рублей спрятал в портмоне. Пересилив природную робость, спросил:
— Вы, господин Соколов, человек знатного происхождения, граф, имеете перед Россией несомненные и большие заслуги. И вдруг приговор военного суда — вы разжалованы до рядового. Ведь для вас было бы суровым наказанием, если бы вас разжаловали до поручика или даже до штабс-капитана. А тут — сразу рядовой, отправка на театр военных действий, вагон третьего класса!.. Признайтесь, вы сильно обижены?