— Зато каюта отдельная.
Георг сказал извиняющимся тоном:
— Не сердитесь за вчерашнее. После нашей собачьей службы как не покуражиться на берегу? Это, сами понимаете, обычай, от прадедов идет.
— Нет, это вы должны извинить меня. Рукопашный бой случился по моей вине. — Он подумал: «Как странно устроена жизнь! Этого симпатичного парня и еще четыре десятка таких же, по сути дела, хороших людей мне придется пустить ко дну. Господи, вот это и есть самое страшное в службе разведчика: губить тех, к кому питаешь симпатию! Впрочем, о чем это я? Эти „хорошие люди“ без зазрения совести топят пассажирские и санитарные суда. Так что мы квиты!» Соколов многозначительно добавил: — Дорогой Георг, у нас у всех служба собачья. А что мужчина без военной службы? Так, фертик!
— Это верно! Война на море с обеих сторон теперь неограниченная, то есть без всяких правил. Сейчас выходим на свободную охоту в Балтийское море, там у нас вдоволь будет возможностей демонстрировать мужской характер, особенно когда в рубке находится… — Георг поморщился, не договорил.
— Мой друг, отметим выход в боевой поход! — предложил Соколов. — У меня есть ямайский ром…
— Замечательно — наслаждаться ромом, находясь под водой. Тем более после хорошей пьянки.
— Я почти не пью.
Георг зашелся в хохоте:
— О-хо-хо-хо! Вчера вы употребляли коньяк словно зельтерскую…
— Дорогой друг, для русского человека бутылка коньяку, что капля в море.
Георг согласно кивнул:
— Да, я бывал в Архангельском порту, погулял на берегу. Русские принимали такие дозы шнапса, какие для любого представителя цивилизованной нации стали бы, ха-ха, смертельными. Но выпьем, когда выйдем в море.
Баталер разместил Соколова в каюте — в крошечном застенке с рундуком и койкой-гамаком.
Гений сыска достал из пакета русские газеты и с острым любопытством стал просматривать их.
Судя по всему, на несчастной родине творились дела немыслимые, самые дурные. Забастовки на заводах и железных дорогах ширились, в Петрограде не хватало продовольствия, массовое дезертирство возрастало. Газеты с непонятным сладострастием писали о неподчинении солдат офицерам и даже убийствах последних. С ухмылкой повествовалось о широко вошедших в практику обысках — своего рода открытых грабежах, когда под видом народной милиции в богатые дома вламывались бандиты, насиловали служанок и хозяек, собирали и уносили все самое ценное.
Читал Соколов и о разграбленных и сожженных помещичьих усадьбах, об очередях за продовольствием, мылом, керосином и дровами. О демонстрациях, о необходимости «построить новую жизнь на демократических основаниях».