Посовещавшись несколько минут, весь состав саперного батальона и наша группа решили присоединиться к группе войск под командованием генерал-майора. Все поднялись на ноги: впереди пошли два старших лейтенанта, а за ними длинной лентой гуськом - бойцы и командиры саперного батальона и среди них наша маленькая группа.
Присоединение к группе генерал-майора было для нас важным и ответственным шагом, ясно и четко определявшим нашу судьбу; теперь мы шли к месту, где должны были встретиться с врагом для того, чтобы или победить его или умереть. Я никогда до этого не слышал фамилию генерал-майора Козлова, а теперь вверил ему свою жизнь и свою судьбу.
Правильно ли мы поступили? Этот вопрос не раз возникал в нашем сознании пока мы шли, вытянувшись длинной лентой за двумя старшими лейтенантами. Но что-то располагало к тому, чтобы верить нашему новому руководителю, и это "что-то" было поведение и обращение с нами двух командиров, шагавших в голове колонны. Это "что-то" было то чувство, которое слышалось в голосе старшего лейтенанта, когда он говорил о генерале. И это чувство уважения, которое было у командиров к своему генералу, чувство, которое в этой обстановке могло быть только искренним, передавалось невольно и нам.
Мы прошли уже более километра и пересекли небольшую покрытую снегом полянку, как увидели, что в десяти-пятнадцати метрах от нашей колонны лежит убитый. Так как убитые не были чем-то особенным, шеренга шла мимо, не обращая на него почти никакого внимания. Только каждый про себя думал: "Вот, может быть и я буду так же валяться на снегу, когда пройдет эта ночь".
И вдруг, когда наша группа еще не поравнялась с убитым, он зашевелился, затем с невероятным усилием поднялся на локоть, обратил в нашу сторону свою страшную голову с мертвенно-бледным лицом, со взъерошенными волосами, слипшимися от запекшейся крови. Он посмотрел на нас затуманенным взглядом, в котором мелькнула искра сознания и надежды; хриплым жалобным голосом он простонал: "Помогите"! Мы же шли мимо, опустив низко головы, стараясь не глядеть на раненого, и в тоже самое время были не в силах оторвать от него наших глаз.
Он сначала просил, но видя, что мы проходим мимо, он стал ругать нас, затем поднялся на ноги, стал кричать ругательства и какие-то бредовые слова, сделал несколько неверных шагов в сторону нашей шеренги и, оступившись, упал на землю плашмя, ударившись об нее головой, и замер, распластавшись, раскинув руки, пальцы которых судорожно впивались в землю.
Тут он приподнял лицо, по которому теперь струилась кровь, и посмотрел на нас взором, в котором была ненависть, мука и мольба одновременно. Никогда не забыть мне этого взгляда! Он был для нас, кажется, тяжелее нашей собственной доли; но что могли сделать мы, у которых не было ничего, мы, каждого из которых через несколько часов могла ожидать судьба этого несчастного умирающего человека.