Я посчитала, оказалось, она права. Наверное, мы соседи с Григорием Матрехиным, вот он и пишет окрестности Центрального проспекта.
Люблю я своих подруг с техническим образованием! Все-то они знают, все-то умеют. Не то что мы, гуманитарии.
В общем, я купила эту маленькую картину вместо большой и сразу же озаботилась — а вывозить-то ее как? Разрешение нужно?
— Не нужно никакого разрешения, — авторитетно сказала продавщица. — На современные произведения искусства запрет на вывоз отменили, если можете доказать, что картине не больше пятидесяти лет, то везите на здоровье.
— Конечно, можем! — обрадовалась я. — Наш проспект построили в семидесятые годы. Вот у вас и наборчик открыток продается как раз с этими же домами. И даты проставлены. Чем не доказательство?
Кстати сказать, чемодан мой так не разу и не открыли, и набор открыток для демонстрации мне не понадобился. И картину я действительно повесила у себя в спальне. И она сильно скрашивает мою жизнь — когда у меня все совсем плохо, я на эту картину смотрю, думаю о том, что могло бы быть куда как хуже, и настроение у меня сразу улучшается — спасибо художнику — соседу по Центральному проспекту!
Пока я предавалась воспоминаниям, главарь банды уютно расположился на полу у музыкального центра и принялся знакомиться с моей коллекцией дисков, а она у меня не маленькая, на нее уходит чуть ли не половина моей зарплаты — той, что остается после уплаты налогов и закупки одежды. Он перебирал диски и начал даже похрюкивать от удовольствия.
— Черт, у меня этого сборника Алана Прайса нет, я даже не знал об его существовании! Вот этот диск Агатсумы я давно ищу, но его нигде нет… И вы слушаете Сида Баррета?
Внезапно он осознал, что его восторженные комментарии не совсем вяжутся с обстановкой, смутился и принялся запихивать коробки обратно на переполненные полки. У него, естественно, ничего не получалось — тут специальная система нужна. Я презрительно фыркнула.
— Оставьте мои диски в покое. Если я хоть одного из них не досчитаюсь, после вашего ухода немедленно вызову полицию.
— А если я ничего не украду, тогда не вызовите?
Я промолчала. Обнадеживать этого искателя сокровищ совершенно не хотелось.
— Инна, а можно, я вас спрошу?
Я сделала вид, что ничего не слышу.
— Скажите, вы смогли бы меня простить? Ну не сейчас, а когда-нибудь потом?
Я повернулась и вышла из комнаты.
Тем временем шайка покончила со спальней, перебравшись в кладовку, и начала бодро сортировать громоздившиеся там в беспорядке груды ношеной и чистой одежды, грязную собирая в мешок, а чистую развешивая по плечикам с одновременным разглаживанием складок портативным отпаривателем — этот-то откуда взялся? В моем доме и утюга не найдешь, в качестве утюга я использую сушильную машину: покрутишь там измятую вещь минут пять, и все дела. Кладовка постепенно обретала приличный вид, а подуставшие старатели продолжали обыск. Время от времени они находили что-нибудь интересное и складывали найденное в отдельную кучку, которая не спеша увеличивалась в размерах. Я с растущим интересом наблюдала за процессом поисков. Вот найдены шесть расписных хохломских ложечек, которые я, оказывается, схоронила в ящике с постельным бельем, вот на свет божий извлечена коробочка с моей школьной золотой медалью — и что ей понадобилось среди старых новогодних открыток? Апофеозом моего восторга стала находка любимого браслета, потерянного два года назад в японском ресторанчике. Я была уверена, что утопила его в унитазе, потому что все остальные возможные места были тщательно обысканы под моим чутким руководством непрерывно кивающими официантами и двумя вооруженными огромными кинжалами поварами.