– Ликомед, моя мать просила передать тебе свою волю.
Еле заметная дрожь пробежала по лицу старика, но он не отвел глаз от взгляда своего зятя.
– Речь идет о ребенке, – сказал он.
– Да.
– И какова же ее воля? – устало спросил царь.
– Она хочет вырастить его сама. Она… – Увидев, каким сделалось лицо старика, Ахилл запнулся. – Она говорит, будет мальчик. Она придет за ним, когда его отнимут от груди.
Молчание. Затем Ликомед закрыл глаза. Я знал, что он думает о дочери, у которой не останется ни мужа, ни сына.
– Лучше бы мне никогда тебя не видеть, – сказал он.
– Прости, – сказал Ахилл.
– Оставьте меня, – сказал царь.
Мы повиновались.
Отплыли мы на проворном, ладном корабле, где не было недостатка в гребцах. Вся команда работала споро и уверенно, канаты искрились свежим лыком, а мачты казались растущими деревьями. Фигура на носу была невиданной красоты: высокая женщина, темноволосая и темноглазая, сложившая перед собой руки, словно о чем-то задумавшись. Она была красива, но тихой красотой – изящно очерченная челюсть, забранные в узел волосы, обнажающие длинную шею. И разукрашена она была любовно: все до единой тени, все блики света была переданы безупречно.
– Я смотрю, ты восхищен моей женой. – Одиссей подошел к нам, облокотился мускулистыми руками о поручень. – Она поначалу отказывалась, не подпускала к себе резчика. Я велел ему тайно за ней следовать. По-моему, вышло неплохо.
Женитьба по любви, столь же редкая, как кедры с востока. Еще немного – и я мог бы проникнуться к нему теплыми чувствами. Но слишком уж часто я теперь видел его улыбки. Ахилл вежливо спросил:
– Как ее зовут?
– Пенелопа, – ответил он.
– Корабль новый? – спросил я.
Может, ему и хотелось поговорить о жене, но мне хотелось поговорить о чем-нибудь другом.
– Совсем новый. Весь до последней доски и сделан из лучшего на Итаке дерева.
Он похлопал широкой ладонью по поручню, будто по лошадиному боку.
– Опять похваляешься новым кораблем? – К нам подошел Диомед.
Волосы у него были перехвачены кожаным шнурком, отчего лицо казалось острее обычного.
– А то.
Диомед плюнул в воду.
– Царь Аргоса нынче донельзя красноречив, – заметил Одиссей.
Ахилл, в отличие от меня, прежде не слышал их перешучиваний. Он переводил взгляд с одного мужа на другого. Еле заметная улыбка круглилась в уголке его рта.
– Скажи мне, – не унимался Одиссей, – столь острый ум ты унаследовал от отца, съевшего мозги врага?
– Что? – раскрыл рот Ахилл.
– Разве ты не знаешь истории о могучем Тидее, царе Аргоса, пожирателе мозгов?
– Я слышал о нем, но не о… мозгах.
– Я все думаю, не изобразить ли эту сцену на дворцовых блюдах, – сказал Диомед.