Сегодня Сенька впервые в жизни сидел во главе большого стола. Да, ещё недавно о такой чести он даже и не мечтал. Но произошло то, что произошло и гости ели, пили, произносили в его честь здравицы и даже староста Юрьевки, дядя Тимофей, употребивший изрядное количество разнообразнейших настоек, снизошёл до тёплых слов, посвящённых виновнику торжества. После чего, немного подумав, он вышел из-за стола, проковылял шаткой походкой по хате к Сенькиному столу и, перегнувшись через него, троекратно облобызал поднявшегося со скамьи рекрута.
"Знаю, ты муж молодой, сильный, — смотря помутневшими от хмельного глазами из обильных зарослей волос, закрывающих почти всё его лицо, продолжил свои напутствия староста, — так что, давай, это. Служи справно. Да так, чтоб нам не было за тебя стыдно. Ну, ты это, меня понял?"
При этих словах, староста проронил слезу умиления. Однако Сеня не обратил на это никакого внимания, он смотрел на неизвестно почему привлёкшие его внимание хлебные крошки, и кусочек квашеной капусты, живописно украсивших бороду слегка покачивающегося главы селения.
"Правильно говоришь, Тимофей Иванович! Да Сенька, служи исправно! Не подведи нас! Не посрами наших, Юрьевских! А турку наши предки бивали, так что, и ты сможешь! Бей этих басурман, Пусть только сунутся! Мы в тебя верим…" — Одновременно загалдели все гости. Так что, через несколько секунд, что-либо расслышать было невозможно.
Немного погодя, гомон потихоньку стих и на его фоне стали различимы отдельные реплики, и стук деревянных ложек о глиняные миски. Поэтому Сеня чётко услышал, как возмущалась захмелевшая соседка из двора напротив, баба Софа: "Дык как это получается. У Меланьи забрали сына в солдатчину, так не единственного же. А наш молодой барин её семью так богато одарил. Подумаешь, одного из мужиков забрал". — "Молчи старая перечница, — ответил ей чей-то моложавый, женский голос, — наш барин знает что делает". — "Ага, я то хорошо помню, как раньше наших молодых мальчишек рекруты… рекрута-э-рыровалы, тьфу ты господи, ну и слово выдумали. Так вот, никаких тебе даров не было. Пришёл староста, оповестил, что такой-то должон тогда-то явиться в усадьбу, где его будут ждать. Мол, ему честь великая оказана, служить царю и отечеству будет. И всё. А тут на тебе". — "А тебе что, завидно?" — "Не по-людски всё это! Ой, не по-людски и не правильно! Значит, когда моего Егорку забирали, ещё при старом барине, не спросили, есть ли во дворе ещё мужики, чтоб соху могли в своих руках удержать. А тут на тебе, задарили. Тут тебе и продухты для пира, и посуда, и отборные зёрна на посев, и железную соху, или как там её называют; да ещё, назначили гайдуков, которые в первое время с пахотой подсобят. Тьфу, глаза бы мои этого не видели". — "А что ты возмущаешься, поди, и сама попроси у барина милостыню, может чего и тебе перепадёт, от щедрот хозяйских". — "Нет уж, не надо мне такого счастья, я…".