Сказано это было так властно, что девка только ойкнула, и молча умчалась за Иваном. Который вскоре появился и без разговоров, как пушинку, взял своего барина на руки и осторожно понёс его в дом. Только Кононов ничего этого не ощущал, он снова прибывал во власти галлюцинаций. И снова, у него сверкали вспышки чужих воспоминаний, которые незаметно раскрывались в долгие эпизоды жизни некого Александра Мосальского-Вельяминова. К счастью, на сей раз, не было никаких внешних проявлений этого процесса, ни конвульсий, ни боли.
Снова пробуждение, очень хочется пить. В этот раз, Владимир лежал на кровати, правильнее будет сказать, что утопал в мягкой перине, которая почему-то заменила привычный ортопедический матрац. Тело ощущало приятную прохладу шёлковой рубахи и местами, колкость накрахмаленной простыни.
Рядом с кроватью сидела молодая, рыжая девица с приятным, немного округлым, веснушчатым личиком и немного удлинёнными ушками, как у сказочной эльфийки. Она весьма ловко вязала деревянными спицами и была настолько увлечена этим мудрёным процессом, что не заметила, как Кононов открыл глаза. Он знал эту девушку из сказки, поэтому и обратился к ней по имени:
— Фрося, дай воды напиться.
— Ой! — Вскрикнула девушка, вскочила, уронила на пол своё рукоделие, забавно отмахивая руками, побежала к двери, оповещая всех домочадцев радостным криком. — Александр Юрьевич очнулись! Александр Юрьевич очнулись! Они пить просят!…
Крик девушки смолк, как только за ней закрылась створка большой крашенной в белый цвет двери. Впрочем. Правильно будет сказать, что он растворился в топоте ног, стуке дверей и каких-то взволнованных выкриках. И это продолжалось недолго, как по мановению волшебной палочки все разом стихло. После чего пару раз приоткрылась створка двери, из-за которой выглянули радостно-любопытные лица прислуги. И больше ничего, снова наступила мёртвая тишина.
"Вот идиоты, — подумал Кононов, мучимый жаждой, — подняли переполох, и, увлёкшись этим интересным процессом, напрочь забыли, что я хочу пить".
Владимир уже собирался встать, выйти из спальни и, войдя в свой кабинет, подойти к своему рабочему столу; налить из постоянно там стоящего графина стакан воды, и осушить его до дна. Да вот беда, ослабшие, чрезмерно потяжелевшие ноги и руки, отказывались ему подчиняться. Единственное что он мог сделать, так это немного пошевелить пальцами своих конечностей, но, этого было слишком мало для выполнения задуманного. Так что, больному только и оставалось, горестно смотреть на потолок, с причудливой лепниной, да разглядывать светлые обои, разукрашенные цветочными букетами да причудливыми узорами. Кричать, требуя, чтоб хоть кто-то выполнил такую простую просьбу, как принести воды, не хотелось. Кононову весьма реалистично представилась картина, как он, беспомощный, кричит, некем не слышимый, и это показалось настолько унизительной картиной, что такая идея была мгновенно отвергнута.