Заканчивая, капитан Медреа посмотрел на капитана Смеу, словно для того, чтобы убедиться, доволен ли тот его заранее подготовленной речью. Но капитан Смеу смотрел в другую сторону. И, насколько можно было понять, ему было нестерпимо скучно.
Тогда Медреа вынул из кармана другую бумажку и торжественно прочел приказ, по которому капрал-краткосрочник Уля Михай объявлялся разжалованным в рядовые.
Хотя о наказании все знали заранее, у слушавших приказ мурашки побежали по спине. Те, кто стоял вблизи от Ули Михая, машинально взглянули на него. А он сам, замерев по стойке «смирно», смотрел прямо перед собой, словно рассматривая какую-то далекую точку. Выглядел он осунувшимся и бледным.
— Уля Михай, пять шагов вперед, марш! — приказал капитан Медреа Октавьян хриплым голосом.
Уля Михай выполнил то, чего от него требовали, и замер в положении «смирно» в двух шагах от капитана Медреа Октавьяна. Их взгляды встретились. Взгляд Ули не выдавал никакого внутреннего волнения.
«Сильный человек этот Уля»! — подумал капитан Медреа не без некоторого удовлетворения.
— Выполняйте приказ командующего, — сказал он, обращаясь к старшему унтер-офицеру Доробыцу.
Адъютант Доробыц подошел к Уле Михаю и, сорвав с его погон галуны, бросил их на землю. Галуны попали в лужу и поплыли по воде словно два маленьких желтых кораблика.
После этого капитан Медреа приказал всем разойтись. Сопровождаемый старшим унтер-офицером Доробыцем он поспешно направился к дому, еще более ссутулившийся и постаревший. Так же поспешно удалился и капитан Смеу.
Уля Михай оказался в окружении товарищей, каждый из которых стремился выразить ему свое сочувствие, заверить в своих дружеских чувствах.
Рассеянно взглянув на них, Уля грустно улыбнулся и спросил:
— У кого есть папироса?
В один миг ему протянули десяток пачек папирос. Он взял одну папиросу, закурил, поблагодарил и пошел к воротам с винтовкой через плечо, засунув руки глубоко в карманы брюк.
Никто не посмел идти за ним. Но едва он вышел на шоссе, Бурлаку побежал его догонять.
— Нехорошо оставлять его сейчас одного, — бросил он на ходу.
Догнав Улю, Бурлаку пошел с ним рядом, не смея заговорить.
— Что, старина? — спросил Уля. Голос его показался Бурлаку грустным и усталым.
— Я, парень, очень огорчен тем, что с тобой случилось. Черт меня побери, если я вру, но когда этот Доробыц сорвал с тебя галуны, у меня слезы навернулись! А ты можешь мне поверить, что у меня вполне хватило бы пальцев на руках, если бы я захотел сосчитать, сколько раз за всю свою жизнь я плакал.
— К чему тебе огорчаться? Я сам во всем виноват. Я должен еще сказать спасибо! Могло быть и хуже.