Вернулась сестра-привратница. Мегрэ пошел за ней по бесконечным коридорам. По дороге он встретил несколько групп учениц. Все они были одинаково одеты: черное платье в мелкую складку и вокруг шеи голубая лента.
Наконец на третьем этаже отворилась дверь. Привратница не знала, оставаться ли ей здесь или уходить.
— Оставьте нас, сестрица…
Совсем простая комнатка. На стенах, выкрашенных масляной краской, религиозные литографии в черных рамках и большое распятие.
Железная кровать. Тщедушная фигурка, едва заметная под одеялом.
Мегрэ не видел ее лица. Закрыв дверь, он несколько секунд стоял неподвижно, не зная, куда деть свою мокрую шляпу, свое толстое пальто.
Наконец он услышал подавленный плач. Но Мария Питерс все еще прятала голову под одеяло и лежала лицом к стене.
— Успокойтесь! — машинально прошептал он. — Ваша сестра Анна, наверное, сказала вам, что я скорее ваш друг…
Но это не успокоило девушку. Напротив! Ее тело сотрясалось теперь в настоящих рыданиях.
— Что сказал доктор? Долго ли вам придется пролежать в постели?
Было неловко разговаривать с невидимой собеседницей. Тем более что Мегрэ даже не был с нею знаком!
Рыдания утихали. К ней, должно быть, вернулось самообладание. Она всхлипывала, и рука ее искала под подушкой носовой платок.
— Почему вы такая нервная? Мать настоятельница сейчас говорила мне столько хорошего о вас!
— Оставьте меня! — умоляюще прошептала она.
В эту минуту постучали в дверь и вошла настоятельница, которая словно ждала подходящего момента, чтобы вмешаться.
— Простите меня! Но я знаю, что наша бедная Мария такая чувствительная…
— Она всегда была такой?
— Это на редкость деликатная натура. Когда она узнала, что ей нельзя будет двигаться из-за этого вывиха и что она целую неделю не сможет преподавать, у нее начался приступ отчаяния… Но покажите нам ваше лицо, Мария…
Девушка решительно покачала головой в знак отрицания.
— Мы, конечно, знаем, — продолжала настоятельница, — в чем люди обвиняют ее семью. Я велела отслужить три обедни, чтобы правда поскорее обнаружилась… Я и сейчас только что молилась за вас, Мария…
Наконец-то она повернулась к ним лицом. Маленькое, худое, бледное личико с красными пятнами от лихорадки и слез.
Она совсем не походила на Анну, скорее — на свою мать, от которой унаследовала тонкие черты, но, к сожалению, такие неправильные, что ее нельзя было назвать хорошенькой. Нос был слишком длинный и острый, рот большой, с тонкими губами.
— Простите меня, — сказала она, вытирая глаза носовым платком. — Я слишком нервная… И мысль о том, что я лежу здесь, в то время как… Вы комиссар Мегрэ? Вы видели моего брата?