— Будет вам, — примирительно произнес Хромов. — Успокойтесь и ждите. Вам же говорят, до утра все выяснится.
— Тише! — шикнул на них Смирнов.
Стас продолжал шепотом возмущаться, пока ему не надоело. Сыщик думал о чем-то, Хромов дремал. Он плохо спал предыдущую ночь — побаливало сердце, ныл желудок, — и теперь у него слипались глаза. Тиканье часов убаюкивало… Чтобы не сдаться сну, Хромов от скуки, дабы чем-нибудь занять себя, вполголоса, скороговоркой жаловался Всеславу на свою жизнь с женой. Как Яна была сначала тиха и покладиста, а затем превратилась в нетерпимую, злую каргу, которая продыху не давала: все скандалила, требовала чего-то, безобразно выплескивала свое бешенство.
— О покойных плохо не говорят, — бормотал Валерий, почему-то оглядываясь в сторону комнаты, где лежал Киселев. — Это грех большой. Ну, да ладно… бог простит. Уж больно Яна томилась, изнывала от убожества жизни. Она, верно, приняла меня за человека, который сможет достойно обеспечить ее, осыпать золотом, быть может… а я оказался обыкновенным столяром.
— Не оправдал надежд, значит?
— Угу, — сокрушенно кивал головой Хромов. — Хорошо, что детей у нас не было. Думаю, из Яны не получилось бы матери. Она в свою родительницу пошла: такая же гордячка, строила из себя этакую… принцессу в лохмотьях!
— Вы знали ее мать? — спросил Смирнов.
— Только по рассказам. С виду обе производили впечатление робких, забитых и погрязших в неурядицах женщин, а на самом деле были настоящими свирепыми гарпиями. Они считали себя незаслуженно обиженными жизнью и всеми силами пытались восстановить справедливость.
Он удрученно вздохнул, замолчал. Сыщик же подумал, как странно Валерий назвал бывших жену и тещу — гарпии. Древние греки называли так крылатых чудовищ с женскими лицами, демонов бурь и смерти.
До Стаса доносился из гостиной монотонный гул голосов — ни слова не разобрать. Потом и эти звуки смолкли. Стас утомился, но нервное напряжение мешало ему уснуть. Да и Смирнов не велел. Он время от времени окликал то Киселева, то Хромова:
— Эй, парни! Не спать.
Сыщик решил потушить верхний свет в комнате Стаса, зажечь ночник. Так будет естественнее. Если со двора кто-то наблюдает за окнами, решит, что хозяин мирно почивает.
Так прошло еще полтора часа. Казалось, ничего уже не произойдет, когда топот ног на лестнице и хлопанье дверей разбудили Хромова.
— Что это? — спросил он, потягивая носом. — Дым? Кто-то курит?
Ночник у кровати Киселева вдруг погас, а с лестничной площадки раздались истошные крики: «Пожар! Пожар! Горим!»
Смирнов вскочил, принюхался, — в воздухе действительно пахло дымом, — и пощелкал выключателями. Света не было.