Женщина дернулась, ее глаза метали молнии. Хромов, бледный, как стена, шатаясь, сделал шаг к ней.
— Не бойтесь, — успокоил его Всеслав. — Она уже не укусит. Вот ее жало! — Он поднял остро отточенное узкое лезвие ножа с черной ручкой, показал Валерию. — Каково? В последнее время наблюдается повышенная склонность дам к экстремальным развлечениям! Вот и Марина не исключение. Позвольте-ка? — Сыщик приподнял рукава ее свитера, присвистнул. — Вот царапина от моего ножа! Когда я пытался удержаться с его помощью, невзначай задел того, кто толкнул меня в спину. Вообще-то я с женщинами веду себя вежливо… если они не покушаются на мою жизнь.
Лежащий на полу фонарь причудливо освещал гостиную Киселевых, делая картину в мрачных тонах еще более зловещей. Дым медленно рассеивался.
— Шашка, подброшенная нашей прекрасной Золушкой, видимо, догорела. Сейчас Войтовский велит починить щиток, и загорится свет.
Леонард Казимирович и Ева ожидали развязки в соседней квартире, где их любезно согласилась приютить знакомая Киселевых. Они были предупреждены на случай повреждения проводки и всяких казусов с электричеством.
— Вы ничего не докажете, — прохрипела Марина.
— Нам это и не нужно, — невозмутимо сказал сыщик. — Это не наша забота. Где печать? Ты ведь взяла ее с собой, не иначе. Не зная, кто и как догадался обо всем, ты нигде не могла оставить ее. Слишком опасно. Вдруг тебя выманивают из дому, чтобы добраться до реликвии?
Хромов пришел в себя, поднял фонарь и осветил лицо Марины.
— Ты?! — отшатнулась она. — Как ты сюда попал?
— Это Яна, — прошептал он. — Моя… бывшая жена.
— Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты! — завопила она, вырываясь из цепкого захвата Смирнова. — Прокляты-ы-ы…
Взгляд сыщика остановился на ее свитере, оттопыренном на поясе. Что там? Чехол для мобильного? Он радостно хмыкнул и достал из кожаного чехла небольшой серый камень.
— Вот он, Тутмос, отворяющий врата Дуата!
Наутро снова пошел снег — белый, отвесно сыплющийся с неба, укрывающий все изъяны и огрехи жизни непорочно чистым покровом. Опять сделалось вокруг бело, ясно и свежо — бери и пиши, как на загрунтованном холсте, новую яркую картину любви и ненависти. Как писал в своем трактате один алхимик-розенкрейцер, «в этом мире любовь и гнев нераздельны во всех творениях».
Еще одна страничка жизненной книги перевернута, еще одно расследование завершено.
Валерий Хромов, Стас, Войтовский, Смирнов и Ева сидели на мягких диванах в гостиной Киселевых. На столе перед ними лежала печать Тутмоса Великого — серый плоский кристалл, на одной стороне которого был выбит символ