– Лива отсидела три года, – пояснил Гуг, прижимая красавицу к своему необъятному животу, поигрывая с длинным сиреневым локоном, который будто бы случайно выбился из тщательно уложенной пышной прически. Пухленькие губки, вздернутый носик и безумная синева глаз – ангел во плоти. Нежной кошечкой мулатка льнула к великану Гугу, не стесняясь Ивана. Очаровательница, да и только.
– Она в своем притоне на Двадцать первой авеню одним дождливым вечерком решила свести счеты с прежним любовником. А тот, понимаешь, пришел с пятью фараонами. Пришлось замочить всех шестерых. Две недели она пилила их на куски и скармливала дворовым псам. А на третью соседушка настучала. Ваня, ее приехал брать целый взвод пурпурных касок – с пушками и лучеметами, в бронежилетах, с гранатами и прочей мурой. А она лежала на своем плюшевом диванчике, свернувшись калачиком. И жевала изюм. Дите! Ваня, разве можно эдакое дите совать в каторгу, на зону?!
Гуг нежно поцеловал мулатку в мочку уха. Она ответила страстным горячим поцелуем, прижалась еще сильнее.
– Ну как ее оставишь? – вопросил Гуг извиняющимся тоном. У меня было много женщин, ты знаешь. Но я только думал, что я их любил, нет, Ваня, я, старый трухлявый пень, влюбился в эту девочку и понял, что ничего прежде и не было! У меня нехорошие предчувствия, Ваня, так бывает перед концом, я знаю...
– Типун тебе на язык! – мулатка шлепнула Гуга по толстым синюшным губам. И тут же снова прижалась к животу, мурлыча и потираясь бедром о ногу великана.
– Дай Бог вам счастья!
Иван становился все мрачнее. Надо было действовать сразу, не разбираясь ни в чем, теперь он все больше и глубже влезает в нечто неуловимо-иллюзорное, опутывающее по рукам и ногам. Чувства-с! Каприз! Прочь! Немедленно прочь! Нельзя идти на дела и распускать нюни! Он уговаривал сам себя, но ничего не мог поделать.
– Ладно, Ливочка иди! А то мы все сейчас расплачемся здесь, хором, – Гуг чмокнул мулатку в щеку, подпихнул ее рукой под круглую попку к дверце.
Но красавица вырвалась. Уселась в кресло, закинула ногу на ногу.
– Нетушки! – заявила она совсем томно. – Я должна знать, что вы замышляете. Я еще подумаю, может, пойду да и сдамся вертухаям. Простят! Я еще года три протяну здесь, они меня не шибко давят. Три года – целая вечность!
Иван ухватился за соломинку. Он встал перед красавицей на колени будто в шутку, но вместе с тем и всерьез, снова коснулся ее руки – той самой ручки, что отправила в мирой иной шесть черных душ, а потом день за днем пилила оставленные душами в ее хибаре тела. Нет, Гуг или врал, или это и впрямь необыкновенная женщина. Надо заставить ее, упросить, убедить.