– Ты само совершенство. – Они сидели, с поднятыми от ветра воротниками, на качелях в саду родителей Элис, Беннетт сжимал ее узкое запястье, а отцы молодых людей благосклонно следили за ними из окна библиотеки, причем оба чувствовали облегчение, хотя и по разным причинам. – Ты такая нежная и утонченная. Совсем как чистокровная лошадь.
– А ты до неприличия красив. Совсем как кинозвезда.
– Маме ты бы очень понравилась. – Он провел пальцем по щеке Элис. – Ты похожа на фарфоровую куклу.
Шесть месяцев спустя он уже не считал ее фарфоровой куклой. Элис была в этом абсолютна уверена.
Они молниеносно поженились, объяснив подобную спешку тем, что мистера Ван Клива ждут дела. У Элис возникло такое ощущение, будто весь ее мир полетел вверх тормашками; она чувствовала себя пьяной от счастья, особенно после того угнетенного состояния, в котором пребывала в течение этой долгой зимы. Мать Элис упаковала ее дорожный сундук с тем же слегка неприличным удовольствием, с каким рассказывала каждому из своего круга о чудесном американском муже Элис и о его богатом промышленнике-отце. Возможно, было бы неплохо, если бы мать Элис выглядела чуть более печальной при мысли о том, что ее единственная дочь переезжает в ту часть Америки, где никто из знакомых никогда не бывал. Однако и Элис точно так же не скрывала своего желания уехать. И только ее брат неприкрыто грустил, хотя Элис не сомневалась, что проведенный в гостях ближайший уик-энд сразу излечит его от тоски. «Я непременно приеду тебя навестить», – сказал Гидеон, но оба знали, что не приедет.
Медовый месяц Беннетта и Элис включал пятидневное плавание по морю в Соединенные Штаты Америки, а затем – поездку по суше из Нью-Йорка в Кентукки. Элис нашла Кентукки в энциклопедии и сразу заинтересовалась скачками. Казалось, там круглый год проходит День скачек. Элис все приводило в щенячий восторг: их внушительный автомобиль, огромный океанский лайнер, бриллиантовый кулон, который Беннетт купил ей в Берлингтонском пассаже в Лондоне. Элис не возражала против того, что мистер Ван Клив составлял им компанию в течение всей поездки. Ведь как-никак не могли же они бросить пожилого человека в одиночестве, а Элис была настолько воодушевлена перспективой покинуть Суррей, с его притихшими по воскресеньям гостиными и вечной атмосферой молчаливого неодобрения, что не стала возражать.
Если Элис и испытывала смутное неудовольствие тем, что мистер Ван Клив прилип к ним точно банный лист, она быстро смирилась, стараясь казаться именно той восхитительной версией самой Элис, которую оба мужчины предпочитали видеть. На борту океанского лайнера Элис с Беннеттом могли хотя бы прогуливаться после ужина вдвоем по палубе, пока отец Беннетта занимался деловыми бумагами или беседовал с немолодыми пассажирами за капитанским столом. Беннетт обнимал Элис своей сильной рукой, а она поднимала вверх левую ладонь с новеньким сияющим золотым кольцом на пальце, в очередной раз удивляясь тому факту, что она, Элис, стала