«Приключения, фантастика» 1994 № 06 (Исхаков, Журнал «Приключения) - страница 102

— Прошу предать меня всенародному презренью, покарать сурово и на первый раз простить, — предложил Чокнутый.

— Больно мудрено загнул, — сказал инвалид.

Пак его остановил, сунул железяку под нос, чтоб не возникал. Задумался. Думал он минут шесть с половиной, потом молвил:

— Не-е, Хреноредьев, в словах этого врага есть доля правды. Первым делом мы его предадим…

— Как его?! — привстал Хреноредьев.

— …презрению предадим! — пояснил Пак. — Ты его презираешь?

— Презираю, едрена вошь! — твердо произнес Хреноредьев. — Как шпиона, врага, лазутчика, диверсанта и оскорбителя честных людей презираю Бубу Чокнутого до глубины своей бездонной души. Все!

— И я его презираю! — сказал Пак. — Значит, с первым делом мы совладали, презрению его предали, верно?

— Верно, — вздохнув, согласился Хреноредьев.

— Конечно, верно, — подытожил сам Буба.

— Теперь нам остается что?

— Что? — переспросил туповатый инвалид.

— Покарать! А потом простить! — разъяснил умный Пак.

— И это дело!

— Только быстрей давайте! — Бубу охватило нетерпение.

— Ладно, щя мы тебя покараем, — Пак почесал голый лоб, поглядел по сторонам. — Ну, Хреноредьев, чего встал? Давай карай!

Хреноредьев понял все так, как, наверное, и следовало понять. Он поднял свою огромную дубину. Размахнулся. И ударил стоящего у дерева Бубу Чокнутого прямо по макушке. Тот лишился чувств, голова его свесилась на грудь, ноги подогнулись.

— Покарали, — произнес Хреноредьев важно, с чувством выполненного долга.

— Покарали, — как-то смущенно согласился с ним Пак.

Они посмотрели друг на друга.

— Ну, а когда прощать-то станем, едрена-матрена? — задался вопросом Хреноредьев.

Пак снова почесал лоб.

— Погодим немного, — сказал он, все взвесив и разложив по полочкам, — вот прочухается, тогда и поглядим, прощать его или нет.

— Разумное решение, едрит мя по башке! — заключил Хреноредьев Он был уверен, что Буба не очухается никогда. А если и очухается, так уж точно чокнутым!

— И все же мы с тобой, хрен старый, поспешили! — сорвался вдруг Пак. — Такого общественника обидели. Ну и что, что он враг и лазутчик, старая ты хреноредина, зато душа-то какая была?!

Хреноредьев выпучил рачьи глаза я набросился на Пака с кулаками. Но не успел первый удар обрушиться на выпуклую Пакову грудь, как Хреноредьев вдруг замер, позеленел, схватился за сердце. И шмякнулся как подкошенный на траву.

— Ты чего? — заволновался Пак.

— Помираю, — синюшными губами простонал Хреноредьев, — От незаслуженных обид и оскорблений помираю, едрена…

Пак видел, что трехногий инвалид не шутит, что дела его плохи. Но ему до того надоела вся эта бестолковая возня и суета, из которой складывалась его непутевая жизнь, что он вместо того, чтоб оказать хоть какую-то помощь, отвернулся, плюнул под ноги. И пошел резким, все убыстряющимся шагом к той самой далекой лужайке, на которой резвились туристы — мужчины, женщины, дети. На ходу он встряхнул железяку, выставил ее стволом вперед. Бить! Всех подряд бить! Убивать! Одного за другим! Без жалости и пощады! Как мокриц поганых! Как слизней!