Северин почувствовал в голосе Наташи какую-то несвойственную ей скованность и отнес ее к тому, что неприятности у Василия Ивановича были связаны с милицией. Но вот Наташа замолчала, как бы собираясь с духом, и продолжила, тихо и осторожно:
— Они нас ждут.
— Кто — они? — не понял сразу Северин.
— Ну, дядя Вася… Я ведь деду позвонила, после всего… Вчера вечером, когда ты в душе был. Сказала… О нас с тобой… Спросила, можно ли мне с тобой приехать. Сегодня ведь девять дней. Мне быть надо. А дед сказал, что он ничего не решает и посредником в таких делах быть не может, что я должна сама с дядей Васей объясниться, как со старшим в роду. Пришлось звонить дяде Васе… — она тяжело вздохнула. — В общем, он сказал, чтобы приезжали вместе. Но после всего, то есть после службы, нам ведь в храм все равно нельзя.
— Знаешь, так даже лучше, — проскочив топкое место, она заговорила много оживленнее, — у тетки сегодня самолет, после обеда, так что тебе сильно повезло, чем позже ты с ней познакомишься, тем тебе же спокойнее. С Базилем не попрощаюсь, но ничего, он простит. Мы к ним как-нибудь летом в гости съездим, Ницца все сгладит, солнце, море, ветерок, пальмы…
Пилюлю, конечно, надо подслащивать, но он же не ребенок, так что Северин последний пассаж пропустил мимо ушей. Его гораздо больше интересовало другое.
— А Семен Михайлович, ну, как он ко всему отнесся? — спросил он.
— Вздохнул, — Наташа опять тяжело вздохнула, возможно, она пыталась воспроизвести реакцию деда, — но ты же знаешь, он к тебе хорошо относится, даже, можно сказать, любит…
— Но, полагаю, в другом качестве, не… — он не стал развивать скользкую тему и поспешил уцепиться за другое: — А почему нам в храм нельзя? — спросил он, улыбкой давая понять, что примет любое объяснение.
— Как почему? — Наташа, похоже, несколько смутилась. — Потому что после этого нельзя. Только на паперти. Дядя Вася в этих делах строг, блюдет старые обычаи.
— Это не обычаи, а дискриминация какая-то, — шутливо сказал Северин. — Я еще понимаю, когда вас после этого в церковь не допускают, но мы-то, мужчины, здесь при чем?
— А это уже мужской шовинизм! — воскликнула Наташа, тоже приходя в веселое расположение духа. — Прав все же дядя Вася: Бог справедлив, перед ним все равны.
— Это точно, все равно грешны!
— Ой, грешны! Да, чуть не забыла, надо будет приодеться соответствующе, все же в монастырь едем, опять же девятины и вообще. Джинсы со свитером там неуместны. Но это я решу, подберу чего-нибудь.
— И когда нас ждут?
— К шести.
— Что ж, постараемся, — сказал Северин и, посмотрев на наручные часы, задумался, лицо его приняло озабоченное и даже мрачное выражение. — Будем надеяться… — протянул он.